перезаряжающие механизмы своих помповиков…
Схватку пришлось завершать мне. Карлосу было трудно уследить за двумя противниками одновременно, и поэтому он решил допрыгнуть до вымоины в песке, чтобы оттуда — из укрытия — прицелиться основательней. Но не успел. Все еще лежа на земле, я из неудобного положения влепил ему пулю в заднюю поверхность бедра, чуть пониже правой ягодицы…
Гюнтер стремительно подскочил к споткнувшемуся и на миг ослепшему от боли Карлосу и ногой выбил дробовик у него из рук, а затем упер ствол «бенелли» ему в затылок…
— Не сметь!!! — заорал я, вскакивая с песка. — Отставить сейчас же, боец!!!
Огорченный великан, повинуясь многолетнему инстинкту подчинения командирам, отвел ствол и со злостью пнул сарагосца по печени. Гонсалес с простреленным бедром, похоже, этого даже и не почувствовал. Гюнтер же отвел ногу для следующего удара…
Я с разбегу отпихнул германца от Матадора, и он одарил меня угрюмым взглядом.
— Брат Эрик, дайте мне… — Гюнтеру так хотелось довершить начатую расправу.
— Не надо, он свое получил! — уже миролюбивей одернул его я. — Проверь-ка лучше, как там дети.
— В порядке, — ответил германец. — «Хантер» невредим. Того, который стрелял, вы убили прежде, чем он… куда-либо попал. А этот, — он кивнул на Матадора, — был слишком занят мной…
Скрипящий зубами и пунцовый, как вареный рак, Гонсалес, подволакивая простреленную конечность, медленно встал с земли. Его сильно качало из стороны в сторону. Мы же не мешали ему, лишь не сводили с него оружия. Дохромав до «хантера», он, измученный, прислонился к капоту, перенеся вес тела с ног на локти. Глаза испанца буравили нас презрительным взглядом, в котором не было ни капли страха.
— Ты заплатишь за это! — прошипел он сквозь зубы. — Я заставлю тебя захлебнуться собственной кровью, мразь!..
— Успокойтесь, Карлос, — осадил я сарагосца. — Вы не в том положении, чтобы угрожать нам. И в живых вас оставили лишь из уважения к вашим почтенным годам.
— Глупо, брат Эрик, — пожурил меня Гюнтер. — Стратегически неправильно… Лишний свидетель…
Он и Гонсалес вперились друг в друга ненавидящими взглядами.
— Стреляй, шакал! — фыркнул Карлос. — Потому что в противном случае я все равно доберусь до вас, чего бы мне это ни стоило! Стреляй, трусливая падаль!..
— Вы останетесь здесь, пока вас не обнаружат, — прервал я его пылкие обещания. — Уж и не знаю, как вы оправдаетесь перед Бернардом — меня это не волнует, — но могу сказать точно: спокойной отставки не ждите. Вы провалили довольно плевое задание — Мясник такое не одобрит. Как не одобрит он и то, что мы похитили у вас магистра…
— Не зарывайтесь! — Гонор Матадора слегка поугас. — Вот за это ваши задницы уж точно отведают раскаленных стальных прутьев!
— Возможно, — ответил я. — Ну а теперь прощайте. Пора! Оружие ваше мы, разумеется, конфискуем. Джип тоже. Так что счастливо оставаться… И, Карлос, спасибо вам за книги. Заберете их в моем трейлере, если, конечно, будет до них.
Гонсалес, немного придя в себя от дикой боли в ноге, неуверенно оторвался от капота, доковылял до трупов своих бойцов и стянул с головы берет, отдавая тем последние почести. Похоже, мы в этом мире для него больше не существовали. Подтянутая фигура сарагосца сгорбилась и сжалась, выдавая истинный возраст Карлоса. Потерять почти половину отряда только в одном рейде — тут волей-неволей сломаешься. Я решил оставить пожилого командира наедине со своим горем, повернулся и побрел к Гюнтеру, уже разоружавшему лежавшее на отшибе обезглавленное тело Марчелло.
— Эй, амиго! — прокричал мне вслед Гонсалес надорванным и каким-то полубезумным голосом. — Сделай-ка для меня последнее одолжение!
— Какое? — Я обернулся и посмотрел ему в затылок, пытаясь уловить, к чему он клонит.
— Подохни, падаль! — совсем уже истерично проорал Матадор, а затем, едва не упав, развернулся в мою сторону на пятке здоровой ноги и выбросил вперед правую руку…
Я был слишком возбужден всем произошедшим за эти пять минут и потому даже не вспомнил о том, что еще во время штурма Ла-Марвея обратил внимание на кобуру, висящую у Гонсалеса под плащом на поясе брюк. В ней Охотник носил настоящий оружейный раритет — короткоствольный револьвер «бульдог», бесполезный при стрельбе на дальние дистанции, но на близком расстоянии способный оторвать человеку руку. Именно его и выхватил Карлос, хотя хорошо видел, что огневое преимущество явно не за ним…
Мотив этого отчаянного поступка испанца я так и не понял до конца. Наверное, врожденное чувство гордости не позволило бы ему показаться на глаза братьям униженным новоиспеченным предателем и дезертиром. Карлос предпочел смерть — смерть с оружием в руках… Еще один судьбоносный выбор за и без того кровавое утро. . .
Пожилому Охотнику в расторопности мог бы позавидовать и любой из молодых. Мгновение ока — и его револьвер уже смотрел мне в лицо. . .
Находись сейчас мои пистолеты в кобурах, и короткая история отступничества Стрелка на этом печально бы завершилась. Но оба «глока» удобно лежали рукоятями у меня в кулаках, а потому я ответил на смертельный выпад Матадора огнем из двух стволов одновременно…
Карлос был еще жив, когда мы с Гюнтером склонились над ним. Он кашлял кровью из пробитых шестью пулями легких и порывался встать, но только беспомощно греб по песку рифлеными подошвами ботинок. Пальцы его шарили по земле, ища оброненный револьвер, а глаза, уже подернутые туманной дымкой, смотрели сквозь нас на затянутое тучами небо.
— Стрелок, — прохрипел Гонсалес, — будь ты проклят навеки, крысиный выкидыш. . .
— Прощай, Матадор, — ответил я ему, но он уже навряд ли меня понимал. — Ты умер как истинный Охотник. И, амиго, не говори обо мне Господу слишком уж много плохого.
Седьмая пуля в лоб избавила Гонсалеса от предсмертных мучений.
— Проклятие умирающего, — заметил я Гюнтеру, — превосходное пожелание счастливого пути.
— Лучше… не придумаешь, — согласился он.
— Матерь Божия! — донеслись до нас откуда-то из-под «хантера» громкие всхлипывания. — Пресвятая мадонна!..
Магистр Конрад стоял на четвереньках и трясся, словно перепуганная грозой овца, размышлявшая, в какую сторону следует метнуться для пущей безопасности, если торчишь в самом центре открытого загона. Мелкий прыщ, предавший Очищению неимоверное количество душ, теперь и сам оказался в роли молящей о милосердии жертвы.
Мы с Гюнтером переглянулись. Германец, скуксив кислую мину, промолвил:
— А вы уверены, что с него… будет хоть какая-то польза? Может, его это… того?
И большой палец великана прошелся по кадыку.
— Ни в коем разе! — нахмурив брови, покрутил я головой. — Как сказал бы Михаил, нечего раньше времени выбрасывать наш единственный козырь…
…Жаль, что так и не успел проститься с русским. Если кого-то из моих отныне бывших собратьев и можно было называть настоящим братом, то только его. Ну и огребет же он из-за меня неприятностей после того, как все станет известно…
— Наверняка этот козырь… жрет больше нас с вами, вместе взятых, — не одобрявший данный пункт моего плана Гюнтер привел вполне разумный, но не повлиявший на мое мнение довод. — Вот увидите, сами пристрелите его через пару дней…
Завидя, что два свирепых, только что уничтоживших четверть Пятого отряда, включая и его командира, человека шагают к нему, Конрад, не вставая с четверенек, развернулся к нам задом и, если, конечно, можно так выразиться, пополз наутек, ежесекундно озираясь через плечо.
— Один момент, ваша честь, — остановил я магистра, наступив на край волочившейся по земле полы его балахона, — Прошу обратить внимание — вы удираете совершенно не туда. В той стороне залив Сен-Мало. Нет, хотя, возможно, ваша честь — превосходный пловец и я зря беспокоюсь…
