— Варшавский отряд, брат Эрик, — продолжал Жерар, — поступает к нам в распоряжение и вместе с нами будет представлять собой вспомогательную ударную группу. Ну а пока основные силы на подходе, я принял решение провести-таки эти переговоры…
Мы обсуждали с ним вопрос о переговорах лишь час назад, и, хотя он и знал мое мнение, пришлось вновь напомнить:
— Они не примут такие условия, ваша честь; вы лишь зря потеряете время и подвергнете себя ненужному риску. Еретикам куда более приятно погибнуть от пуль, чем возвращаться к Богу через Очищение…
— Но Орден должен воззвать к их душам прежде всего, — ответил магистр Жерар. — Или вы забыли порядок подобных мероприятий?
— Никак нет, но боюсь, что уже поздно — кровь пролилась, — печально заметил я и, понимая, что Жерар зациклился на своем и ничем его не переубедишь, все же предложил: — Давайте, ваша честь, просто дождемся магистра Аврелия и брата Бернарда и тогда совместными усилиями выкурим их оттуда…
— И что же, по-вашему, я отвечу магистру Аврелию, когда он спросит, чем мы тут занимались до его приезда? — повысил голос недовольный пререканиями Жерар, однако рамок приличия не переступил. — Скажу, что сидели сложа руки и ждали их? Прекратите малодушничать, брат Эрик, и готовьтесь сопровождать меня к стенам Академии…
— При всем уважении, ваша честь, — подал голос стоявший сбоку от меня брат Михаил, — это не малодушие, а разумная предосторожность. Брат Эрик абсолютно прав…
— А вас-то кто спросил? — с нескрываемым пренебрежением осадил его магистр, и Михаил, отведя глаза в сторону, благоразумно притих…
— Он всегда такой упертый? — поинтересовался брат Михаил, когда мы с ним и его заместителем вышли из магистерского отсека.
— А ваш разве не такой? — раздраженно бросил я в ответ.
— Наш-то? — Он хохотнул. — Да наш, как узнал, что его посылают сюда — в это пекло, — сразу же слег якобы с сердечным приступом. Так что нас теперь как тех сироток пристроили к вам, а потому, если хотите, буду именовать вас папашей…
Несмотря на то, что полное игнорирование уставного общения этим человеком действовало мне на нервы, я кисло улыбнулся: кругом черт-те что творится, а «полякам» все нипочем — знай, острят себе на здоровье!
— Брат Михаил, — перешел я к делу, завидев, как рот его вновь открывается для какого-то комментария, — поскольку три четверти моих людей задействованы в блокировании Академии, отправитесь вместе со мной прикрывать магистра на переговорах. Вопросы есть?
— Проклятье, — пробурчал тот себе под нос. — Надо было и мне на пару с магистром Лукашом инфаркт поизображать…
— Не понял? — переспросил я.
— Вопросов нет, брат Эрик! — как на строевом смотре отчеканил варшавец. — Пойду обрадую ребят…
— Замечательно. Будьте готовы к четырем. . .
Новая Прага при первом же нашем появлении в ней напомнила мне забытый на огне походный котелок — в ней все кипело и пузырилось. Навряд ли когда-либо еще за свою историю Святая Европа наблюдала столь стихийный взрыв общественного непослушания. А началось все почти как в той старой притче, когда две деревни вырезали друг друга из-за капли меда — то есть с ничтожной вещицы, вставшей между двумя новопражцами и в конечном итоге приведшей их к гибели.
Вот только люди эти были отнюдь не ординарными горожанами — первый представлял собой родного брата Новопражского архиепископа, а второй являлся не кем иным, как почитаемым в простонародье талантливым дьяконом местного отделения Медицинской Академии. Яблоком же раздора для них выступил банальный фурункул, выскочивший у первого где-то на теле. (Не исключено, что и на том месте, которое пришло Михаилу на ум сразу, как только я поведал ему предысторию этого конфликта. А ее, в свою очередь, рассказал мне один из моих сокурсников по Семинарии, проходивший службу при Новопражском отряде.)
…Как и во всех епископатах Святой Европы, порядки в Новопражском не отличались чем-то особенным. Половина, а то и более, дееспособной родни архиепископа работала или просто числилась при штате оного, само собой имея солидные оклады и возможность снимать кое-какие пенки с государственной казны.
Именно этим и занимался родной брат архиепископа при канцелярии епископата, пока его безбедное существование не было омрачено той вышеупомянутой мелкой, но как оказалось, достаточно болезненной неприятностью.
Он мог бы обратиться к медикам и более высокого ранга (благо, родственные связи позволяли), но те за свои услуги драли втридорога, а отдавать свои кровные, заработанные нелегким трудом деньги за ликвидацию обыкновенного прыща дьякон-секретарь не желал.
К сожалению для истории, но к счастью для него самого, осталось неизвестным имя того, кто посоветовал страдальцу обратиться к бескорыстному и очень одаренному медику «из народа».
Эскулап этот, по свидетельству его пациентов, человеком был честным, плату брал справедливую, а малоимущим и вовсе помогал абсолютно безвозмездно (естественно, когда мог себе это позволить). И к мольбам нашего больного он не остался равнодушен.
Болезнь дьякона-секретаря для народного врачевателя оказалась пустяковой, и он, вскрыв гнойник за пару минут, прописал пациенту одну из самолично разработанных и неоднократно проверенных на практике микстур.
Средство это было весьма прогрессивным для нашего времени и вылечило уже не одного страждущего, причем пребывающего порой в более плачевном состоянии. Что входило в состав микстуры, никто не ведает — видимо, какие-то антисептики внутреннего применения, — но один его компонент имел довольно широкое распространение, причем не только в фармакологии.
Компонентом этим являлся спирт. Обычный медицинский спирт. Он-то и сыграл фатальную роль в судьбе, уже казалось бы, избавленного от мук канцелярского служащего…
Лекарь подробно и доходчиво расписал братцу архиепископа курс приема препарата: сроки, дозировка, противопоказания, а после этого — о, святая наивность! — понадеялся на огромное желание больного излечиться, которое и должно было обязать его неукоснительно соблюдать режим. После чего с чувством исполненного долга взял чисто символическую плату и отпустил дьякона восвояси, искренне пожелав ему скорейшего выздоровления…
Кого-то, как, например, меня и кошку, сгубило любопытство, а для медика — образованнейшего человека! — началом собственного конца послужило обыкновенное доверие к людям, доверие к их здравомыслию и добросовестности…
Далее события развивались по нарастающей. Придя домой и откупорив бутылку со снадобьем, сквозь прочие аромат всяческой химии больной уловил до боли знакомый сладковатый запах. Может, кто- либо другой и устоял перед таким соблазном, но только не наш дьякон — годы злоупотребления, спиртными напитками дали-таки о себе знать, выродившись для него в скрытую форму алкоголизма. Но перерасти сему греху в форму открытую было уже не суждено — с того момента, как его носитель распечатал флакон, бедняге оставалось жить от силы минут пятнадцать…
Похоже, в рецепт он даже не заглянул, а прямо сразу присосался к испускающему столь вожделенный аромат горлышку…
Как поведал мне один знакомый медик, порция микстуры равнялась одной столовой ложке в день. Утроба дьякона поглотила за раз таковых более тридцати, что гарантировало летальный исход даже у полуторатонного, выращиваемого для коррид, быка, не говоря уже о тщедушной канцёлярской крысе…
Гнев архиепископа не знал предела. Никакие доводы на него не влияли — властитель Новопражской епархии задался целью во что бы то ни стало найти и покарать виноватого в смерти брата. И поспособствовать ему в этом пообещал его старый и добрый друг — Главный магистр местного магистрата.
