И, зябко обхватив себя за плечи, она удалилась к «хантеру», в котором сладко посапывали ребятишки и видели, как я надеялся, только спокойные мирные сны…
Этот неожиданный с ее стороны разговор выбил меня из колеи, и я долго в ту ночь не мог уснуть, лишь лежал да пялился на яркие, мерцающие холодным, но одновременно притягательным светом, осенние звезды.
Одно я понимал четко: я чувствовал к Кэтрин сильнейшее влечение, причем было оно не только заурядным влечением мужчины к привлекательной женщине, а включало в себя что-то необъяснимое, заставляющее стремиться к ней и телом, и душой.
«Втюрился по самые уши! — коротко и емко охарактеризовал бы мое недомогание Михаил. — Размяк! Расклеился! Спекся!..» Эпитетов для подобного у него имелось предостаточно.
Происходи со мной такое не здесь, а где-нибудь в Ватикане, послал бы я тогда русского со всей его велеречивостью куда подальше, да и последовал бы зову собственного сердца. Однако ситуация и для меня, и для Кэтрин, и для всех нас сложилась настолько нестандартная, что все мои сегодняшние чувства и помышления приходилось рассматривать исключительно через ее призму. И та часть моего разума, что отвечала за трезвое осмысление действительности, на данный момент рекомендовала воздержаться от эмоциональной семантики, не дать ей возобладать надо мной ради собственной жизни и жизней тех, кого я вызвался защищать.
Хоть и с большим трудом, но пока мне это удавалось…
Кэтрин тоже не спалось. Я слышал, как несколько раз хлопала дверца джипа, и видел в отблесках затухающего костра силуэт ее точеной фигурки, когда девушка не торопясь прохаживалась взад-вперед возле автомобиля.
Я порывался пару раз встать и продолжить наш разговор, но мне так и не пришло на ум, как это лучше сделать, а потому оставалось лишь вздохнуть, словно престарелому дьякону-отставнику, и, укрывшись с головой одеялом, постараться усилием воли заставить себя уснуть, что и получилось у меня со второй или третьей попытки…
Ранее мне неоднократно приходилось слышать о том, что человек способен адаптироваться ко всему, но только теперь на примере магистра Конрада я убедился в истинности сего утверждения.
Что-то надломилось внутри у недомерка после того, как его намеренно чуть было не прикончили при переправе через Рейн. Осознанно или нет, но с той поры он стал гораздо раскованнее с нами, охотно поддерживал беседы, помогал по хозяйству и, хотя Гюнтер и продолжал приглядывать за ним, по-моему, совсем не помышлял о побеге.
Мы, экс-Охотники, из-за намертво въевшегося в нас инстинкта так и продолжали величать Конрада «ваша честь», но байкеры — люди с не протравленным Уставом мышлением — окрестили нашего заложника в своей незлобиво-ироничной манере. Отныне второе имя Божественного Судьи-Экзекутора, почетного магистра ордена Инквизиции, неоднократно представленного к высшим наградам Пророка (последняя — за поимку потрошителя несчастных детей Люцифера), потомка знатнейшей династии Святой Европы Конрада фон Циммера звучало не иначе, как Черпак.
И автором сего прозвища выступил кашеваривший в тот день Помойка, когда пожаловался нам на магистра, слишком настойчиво отирающегося возле кухни.
— Скажите этому проглоту, — возмутился байкер на весь лагерь, — чтобы перестал тырить картошку из котла! Положи черпак на место, я кому говорю! А то пробу он, видите ли, снимает! А рот у самого шире черпака — как заглотит, так полкотла нет! Брось черпак, я сказал, и вали отсюда к чертям собачьим!..
С той поры кличка «Черпак» так за магистром и закрепилась. Но что удивительно — Конрад на Черпака не обиделся и стал охотно на него откликаться, считая отныне себя неотъемлемой частью кухонной утвари, а посему и обитал там постоянно.
Однажды за обедом Кеннет О'Доннел, придирчиво осмотрев сидевшего напротив коротышку, заметил:
— Слушай, Черпак, не в обиду будет сказано, но на твоем балахоне уже ползают личинки навозных жуков. Там у нас в кладовке имеются кое-какие шмотки; иди переоденься, а эту крысиного цвета пакость сожги, чтоб заразу вашу орденскую тут не распространяла…
Конрад счел необходимым последовать совету Оборотня и прямо из-за стола удалился менять облачение.
— Только не забудь помыться сначала, аристократ! — бросил ему вдогонку Покрышка.
Сидевший с краю Хорек вдруг ни с того ни с сего загадочно улыбнулся, после чего вскочил и побежал следом за Конрадом, крикнув нам на ходу:
— Я помогу ему подобрать что-нибудь поприличнее!
От последующего явления обновившего гардероб магистра Гюнтер поперхнулся похлебкой, а Покрышке зажженная спичка опалила пальцы, поскольку рука его от неожиданности замерла на полпути к папиросе. Даже я, привыкший за все эти годы к конрадовскрму балахону как к неизменному цвету травы, испытал шок, подобный тому, как если бы трава в одно прекрасное утро из зеленой вдруг сделалась оранжевой или перламутровой…
Столь экзотического байкера история блюстителей культа Свободы, очевидно, еще не видывала. Несмотря на все старания Хорька, ему так и не удалось откопать для малорослого, но весьма упитанного Конрада (правда, за последние недели кочевой жизни эта его упитанность слегка поусохла) одежду нужного размера. А потому и проклепанная кожаная куртка, и брюки из грубой ткани, и застиранная до дыр майка висели на нем, будто на огородном пугале. Вершила эту композицию лихо повязанная поверх лысины Черпака пестрая косынка-бандана, смотревшаяся на фоне его круглых щек и топорщившихся ушек точно так же, как если бы ее повязали на средних габаритов кастрюлю.
У Михаила и нескольких ребят Оборотня случилась истерика; довольный проделанной работой Хорек ржал так, что его пора было переименовывать в Жеребца; Покрышка выронил неприкуренную папиросу и тоже покатывался от смеха, а стерегущие периметр часовые принялись покидать свои посты, дабы не пропустить такой незабываемый момент.
— Высший класс, Черпак! — Улыбающийся в рыжие усы Кеннет показал магистру большой палец. — Ты зачислен в мою банду на должность нашего Талисмана Удачи!
Даже ребятишки и Кэтрин не смогли сдержать улыбок, хотя и продолжали сторониться коротышки — ненависть к инквизиторам, похоже, переросла для них в некий не подконтрольный разуму инстинкт. Но как бы то ни было, равнодушно взирать на Конрада было просто невозможно.
— Ваша честь, — еле проговорил Михаил сквозь смех, — вас надо было в таком виде демонстрировать Мяснику на пароме! Клянусь моими обожженными усами, тот бы сразу окочурился…
Конрада, однако, всеобщее веселье ничуть не смутило, и он, заулыбавшись вместе со всеми, оценивающе окинул себя взглядом с ног до плеч.
— Да, видели бы меня сейчас мои коллеги, — вымолвил он и принялся закатывать свисавшие едва ли не до колен рукава обновы. — Боюсь, сразу бы переселили старого доброго Конрада в сумасшедший дом. Конечно, немного экстравагантно, но все же знаете, милейшие — как-то потеплее стало и из-под низу не сквозит… Благодарю вас, мистер О'Доннел, вы очень добры…
Мистер О'Доннел тут же предложил перебежчику из магистров в бандиты попытать счастья в объезжании Стального Жеребца и нанести себе по выбору на любую приглянувшуюся часть тела байкерскую татуировку.
На все предложения Конрад ответил вежливым отказом: первое отклонил по причине экономии горючего и нежелании причинить из-за неопытности вред чьему-нибудь «разлюбезнейшему животному», а насчет второго высказался так:
— Да я бы и рад, великодушные вы мои, но, к огромному сожалению, с детства боюсь щекотки. Может, когда-нибудь и соберусь с духом, а сейчас ради Бога извините…
А следующий свой не менее удивительный номер инквизитор выкинул непосредственно передо мной буквально за день до нашего дальнейшего отправления на восток.
Ближе к вечеру предпоследнего дня стоянки я, по мере своих технических знаний, проводил преддорожную профилактику ходовых узлов наших «хантеров» (механик, конечно, из меня не ахти, но не требующие особо сложного ремонта механизмы автомобиля я разобрать и — что самое главное! — собрать
