могу). В этом мне помогал Поль. Он подавал нужные инструменты и, когда это требовалось, ветошь для обтирки
Лежа под днищем джипа, я упорно пытался вогнать шплинт в микроскопическое отверстие на одном из пальцев рулевой тяги, когда так необходимый мне сейчас солнечный свет заслонила чья-то тень.
Робкое покашливание с целью привлечения моего внимания выдало деликатного Черпака- экзекутора. Тот явно надеялся, что я уделю ему некоторую часть своего драгоценного времени.
— Что, ваша честь, какие-то проблемы на кухне или просто заскучали? — выбираясь из-под «хантера», съязвил я.
— Эрик, можно мне с вами поговорить, — вымолвил Конрад и покосился на недружелюбно взиравшего на него Поля. — Желательно наедине…
— Почему же нельзя, — ответил я, беря у парнишки из рук замызганную тряпку и вытирая свои. — Иди-ка, Поль, проверь, чем там занимается Кэти, и спроси, не нужна ли ей помощь,
Поль недобро зыркнул на Конрада и солидно, будто бы делая нам одолжение, удалился.
— Извините, что отвлек вас, милейший, — начал магистр, как обычно, издалека, — но мне бы хотелось обсудить с вами один аспект моего… Как бы это поточнее выразиться…
Я догадался, к чему он ведет, и не дал ему продолжить:
— О, ваша честь, насчет своей судьбы не переживайте. Так или иначе, но вы вернетесь на родину целым и невредимым. Русские с радостью обменяют вас на какого-нибудь провалившегося шпиона. Ну, а если мы не доберемся до них и попадем-таки в ловушку, то обещаю — как только пойму, что нам конец, то тут же отпущу вас восвояси. И уж простите великодушно, что пользовался вами как живым щитом. Я-то считал, что Мясник не станет стрелять в магистра Конрада, но, как видите, глубоко ошибся…
— Нет-нет, я не сержусь, что вы,-замоталголовой коротышка. — Я, знаете ли, о другом… Как вы считаете, мне могут дать в России политическое убежище, так же как и вам, если вы поможете мне и скажете князю Сергею, что я такой же беглец от Корпуса, как и вы с ведьмой… ой, извините: с мисс О'Доннел?
— Вот-те ультиматум! — От изумления я даже присел на снятое колесо «хантера». — Да неужели вы опасаетесь, что вам не поверят, будто бы вы были нашим заложником? Конечно, я могу предложить добавить для правдоподобия на ваше лицо следы побоев, но что-то подсказывает мне — вы откажетесь.
Конрад выдавил чахлую, приличествующую моей «черной» шутке, улыбку.
— Нет, милейший, я уж как-нибудь без этого… Нет, поверить-то они поверят, но видите ли, в чем дело: мне до смерти надоело быть тем, кто я есть. Просто надоело, я все! Атут мне, уже почти старику, выпадает шанс начать все заново. Да и к тому же никто и ничто в Святой Европе меня не держит…
— И чем же, интересно, так достал вас Корпус? — Я ехидно посмотрел на него. — Когда последний раз я наблюдал вас за работой, энтузиазма у вас было хоть отбавляй!
— А-а-а, надоело, понимаете ли, служить для Ордена извечной затычкой и постоянным посмешищем! — При этих самокритичных словах Конрад даже расправил плечи. — Ни для кого не секрет, что в Главном магистрате меня недолюбливали и при случае постоянно затыкали мной дыры в графике рейдов! Я и отпуск-то ни разу не доотдыхал как приличный человек. Чуть что, сразу Конрад! Конрад туда, Конрад сюда! Конрад здесь, Конрад там! Прямо как фигара какая-то из Ватиканской оперы… Ну а теперь и вовсе дослужился — какой-то ничтожный командиришко отряда берет на себя… Ой, милейший, простите ради всего святого, я ничуть не хотел вас оскорбить! Нет, ну какой я, право слово…
— Да ничего-ничего, продолжайте, — отмахнулся я от его грозящих затянуться надолго извинений. — Я ведь, как вам известно, больше не «командиришко»…
— …Нет, ну все же некрасиво… Ну ладно… Так вот: когда какой-то ничтожный Бернард берет на себя ответственность пристрелить меня словно… словно чумную скотину какую-то! Вы меня знаете, Эрик, я не обидчив, но такое… такое задевает до глубины души!
Конрад засопел и, как мне показалось, готов был удариться в слезы, но, видимо, посчитав, что крутому байкеру подобное не к лицу, тут же взял себя в руки.
— Ну так что, разлюбезнейший, — вновь обратился он ко мне. — Не откажете в просьбе тому, кто некогда не отказал в помощи и вам?
Я усмехнулся — тертый негоциант действительно имел полное право требовать с меня плату за реннский спектакль, на что и сделал упор при проведении своих переговоров.
— Кем же я должен быть, если бы забыл о таком, ваша честь! — ответил я. — Разумеется, обещаю похлопотать и за вас, вот только гарантировать сейчас ничего не могу. И мы — бывшие Охотники — и вы — инквизитор — не те люди, которых русские примут с распростертыми объятиями. Хотя, если вдуматься глубже, ваша персона будет для князя Сергея весьма ценной. Князь, как говорят, человек образованный и дальновидный, и уж точно не упустит возможности переманить к себе в лагерь эксперта по святоевропейской внутренней политике, причем не дешевого теоретика, а матерого практика.
— Вот это, разлюбезнейший вы мой, истинно так! — обрадовался магистр, которому мои слова, похоже, пролились бальзамом на душевные раны. — Я много знаю такого, о чем русские даже и не догадываются. Я знаком со всеми слабыми местами Корпуса, и не только его. Я прекрасно владею методами ведения допросов даже без применения спецсредств. Я могу заниматься переговорами любой сложности…
— Вот в этом можете меня не убеждать, — вставил я. — В переговорах с Жан-Батистом Реннским вам уж точно равных не было. Вы уделали его как голодный волк домашнего кролика…
— Благодарю за комплимент… Так что такого, как я, в России будет еще поискать…
— Ну вот и расскажете об этом в Петербурге. А сейчас извините — мне некогда…
— Все-все, ухожу-ухожу… Много работы на кухне, знаете ли… — И Конрад, виновато улыбаясь, попятился назад, но прежде чем скрыться с глаз, на всякий случай переспросил: — Ну так мы договорились?
— Не сомневайтесь, ваша честь, — утешил я его по второму кругу. — Отныне вы считаетесь таким же злостным еретиком, как и я. Надеюсь, мои друзья вас поддержат…
— Знаете, Эрик, — прокричал коротышка уже издалека, — я много раз говорил вам это, однако не боюсь повториться: вы всегда были и будете моим лучшим другом!
Все хорошее когда-либо заканчивается (впрочем, как и плохое, но только оно обычно переходит в категорию «еще хуже»). Вот и мы, насладившись нашей двухнедельной передышкой, под покровом сумерек вьедвинулись далее на восток.
Польская пустошь, до которой мы добрались к утру, оказалась не такой страшной, как Нюрнбергская, хотя тоже изобиловала всевозможными сюрпризами. Но Покрышка уверял, что эти земли знакомы ему лучше, а потому поклялся доставить нас к их восточным оконечностям уже вечером.
И не обманул. Едва лишь время нашего безостановочного (за исключением мелких передышек) броска перевалило за сутки, как на горизонте замерцали сторожевые огни Варшавы — места первых лет службы брата Михаила.
Именно его и Вацлава превосходное знание местности и вывело нас к наиболее безопасной переправе через Вислу.
Так что к рассвету все мы буквально валились с ног — а точнее с колес — от усталости, когда пересекали рубеж последней перед спасительной границей епархии — Прибалтийской. Почти тридцать шесть часов беспрерывного марша заставляли мечтать лишь об одном — упасть и уснуть.
Тишина в радиоэфире говорила о том, что мы пока не достигли зоны активности стерегущих пограничье патрулей Охотников, и этот факт хоть немного, но утешал.
Покрышка довел нас до той самой стоянки, где неделю назад состоялась его встреча с Плешивым Флегматиком, и мы, на скорую руку не то поужинав, не то уже позавтракав, попадали отсыпаться, отключившись быстрее электрических лампочек. И хотя группа была измождена до предела, сон наш уже не мог считаться безмятежным. Все понимали — ближайшие двое-трое суток окажутся для нас решающими.
