я, — тихо ответил ему Фарл, — и с корнем вырву его язык, и переломаю все его пальцы, чтобы он никогда больше не смог творить заклинания. Нельзя допустить, чтобы он умер слишком быстро.
— Ну так кто он? Фарл криво усмехнулся:
— Хоклин, самый главный из Верховных Чародеев. Для тебя — королевский маг Аталантара. — Отвернувшись, Фарл смотрел, как между упавшими колоннами кружится быстрокрылка. — Я его внебрачный сын. Хоклин приказал убить мою мать, придворную даму и, как говорят, любимицу многих, когда узнал о моем рождении.
— А почему же ты тогда живешь... не в той башне? Фарл задумчиво смотрел в свое прошлое, не замечая могил вокруг.
— Его люди убили младенца, но не того, то есть не меня, а какого-то бедного подкидыша. А меня выкрала одна женщина, с которой мать очень дружила... одна продажная девица.
Эльминстер удивленно вскинул брови:
— И после этого ты предлагаешь воровать у тех же самых девиц?
Фарл пожал плечами:
— Одна из них задушила мою приемную мать всего лишь за несколько монет. Я так и не узнал кто, но точно одна из тех девиц в «Красотке», что были там, — его голос стал с издевкой подражать рассказчикам страшных историй, — в ту ночь, когда двое сыновей Верховных Чародеев явили свою любовь всему Хастарлу.
— О боги, — почти одними губами произнес Эльминстер, — а я-то тут расчувствовался о себе. Фарл, ты...
— Да ладно, затяни пояс потуже и не разводи нюни, — с безмятежным спокойствием ответил Фарл. — Если на меня в будущем накатит минута слабости и мне потребуется твое сочувствие, Эладар Убийца Чародеев, я обязательно дам тебе знать.
Напыщенность в его голосе вызвала у Эльминстера смешок, и он спросил:
— Ну, что будем делать? Усмехнувшись, Фарл ловко вскочил на ноги:
— Время отдыха закончилось. Теперь назад, к оружию. Раз ты не разрешаешь мне пощипать продажных девиц или ни в чем не повинный народ — ладно, не велика потеря. Во всем Хастарле таких — раз, два и обчелся. К тому же мы весьма больно задели за живое чародеев и высокородные семейства. Если слишком часто кукарекать на одной и той же жердочке, то непременно попадешься в какую-нибудь ловушку, где ждут уж явно не горы золотых монет. Остаются две цели: храмы...
— Нет, — решительно перебил его Эльминстер, — мы не будем лезть в дела богов. Я не хочу провести остаток моей короткой и без того несчастной жизни под гневным оком Тех, Кто Слышит Все, я уж молчу об их жрецах.
Фарл усмехнулся:
— Так и предполагал, что ты будешь против. Тогда для нашей деятельности остается только одно поле — богатенькие торговцы. — Он поднял руку, чтобы предупредить протест Эльминстера, и быстро пояснил: — Я имею в виду только ростовщиков и тех, что, действуя в тайных группах, специально поддерживают высокие цены и устраивают для своих конкурентов несчастные случаи... Кстати, ты не обращал внимания, что баржами здесь владеют практически одни и те же люди? А складами? А? Как тебе? Надо разузнать, как эти люди проворачивают дела, и когда удалимся от карманных дел, то вступим в ряды тех, кто сам ничего не делает, а лишь позволяет своим денежкам работать на них.
Эльминстер задумчиво сдвинул брови:
— Тайный мир, который находится за фасадом того, что на улицах.
— Наш мир — королевство воров — такой же тайный, — добавил Фарл.
— Правильно, — горячо поддержал его Эльминстер. — Это наше поле битвы. И как теперь? С чего начнем?
— Сегодня вечером, — сказал Фарл, — я попробую подкупить одного человека, с которым у нас старые счеты, и, очень даже может быть, попаду на обед, куда меня никто в жизни не пустил бы ни за какие коврижки. Этот человек должен подавать там вино, а я постараюсь уговорить его уступить эту работу на вечерок мне и буду слушать всякое, что не для моих ушей. И если я, вообще, хоть чуток соображаю, то наверняка услышу о планах и тайных торговых сделках как в городе, так и за его стенами на весь оставшийся сезон. — Он нахмурился. — Но есть одна неувязочка: ты не сможешь пойти туда и услышать все сам. Просто не вижу способа, как бы тебе пробраться туда и чтобы тебя не поймали: у этих людей охрана повсюду. С другой стороны, и я не смогу тебя впустить. Эльминстер кивнул:
— Да ладно, пойду на вечерок куда-нибудь один, побездельничаю, или у тебя есть на мой счет другие планы?
Фарл медленно кивнул:
— Пожалуй, хотя дело очень опасно. Есть здесь один дом, который у меня на примете лета четыре. Там живут три независимых друг от друга торговца. Они спекулянты и ростовщики и, похоже, ни разу в жизни палец о палец не ударили, чтобы честно заработать себе кусок хлеба. Скорее всего они-то как раз и входят в одну из тех тайных групп, о которых я тебе говорил. Хорошо бы незаметно прокрасться в их дом и выяснить, где там какие подходы, двери, важные комнаты и все такое, а если можно, то и подслушать, о чем они будут говорить за обедом. Сможешь это сделать?
Эл кивнул:
— Веди меня к этому дому. Только на много не рассчитывай. Это в балладах у менестрелей люди сидят за обедом и объясняют друг другу то, что каждому из них и так давно известно, — наверное, специально, чтобы те, кто подслушивает, тоже поняли.
Фарл кивнул:
— А я и не рассчитываю... Просто тихонько заберись в дом, присмотрись, стоит ли он нашего внимания, и сматывайся оттуда, но только без шума. Мне не нужны мертвые герои в нашем совместном деле. Знаешь, в наше время трудно найти компаньона, которому можно доверять.
— Ага, значит, ты предпочитаешь живых трусов? — спросил Эльминстер, когда они, проворно соскочив на землю, пробирались среди надгробий и поваленных деревьев к огромной старой ветке, чтобы выбраться за кладбищенскую стену.
Фарл остановил его:
— Нет, я серьезно, Эл. Я никогда прежде не встречал никого, в ком так сочетались бы бесстрашие и честность. А если к этому добавить твою выносливость и сноровку... то я жалею только об одном.
— Интересно, это о чем же? — залился густой краской Эльминстер.
— Что ты не хорошенькая девушка.
Они оба загоготали и полезли по дереву, которое служило им выходом с кладбища.
— Кстати, у нас тут одна головная боль назревает, — добавил Фарл. — Под властью Верховных Чародеев Хастарл богатеет, и в город отовсюду стекаются воры. Целыми шайками. Когда они разрастутся, нам, если хотим выжить, придется либо присоединиться к одной из шаек, либо организовать свою собственную.
— А почему головная боль?
— Предательство.
Это слово угрюмо повисло между ними в неловкой тишине, когда они, уже спрыгнув с осыпающейся стены в заваленный мусором проулок, смотрели на снующих крыс.
Эльминстер тихо сказал:
— Фарл, я тоже нашел в тебе кое-что дорогое для меня.
— Друга лучше, чем ты сам для себя?
— Да, друга. Преданность и ответственность гораздо ценнее, чем все то золото, что мы добыли вместе.
— Отлично сказано. Кстати, я вспомнил еще одно, о чем жалею, — мрачно прибавил Фарл. — Что меня не было в комнате, чтобы посмотреть, как Шандат и старый Ганнибург проснулись и обнаружили себя в объятиях друг у друга!
Захохотав, друзья аж согнулись пополам.
— Я заметил, — добавил Эльминстер, немного отдышавшись, когда они уже шли по улице, — слух об этом близком знакомстве не разлетелся по Хастарлу.
