произошло, был измучен, но спокоен. Откуда-то у него было чувство, что он все сделал верно.
Сразу после свадьбы Эрнольза Одноглазого и йомфру Ингирид, справленной в последние дни тинга, к Торбранду конунгу послали гонца. Эрнольв подумывал поехать сам, но Ульврунн и Ульвхедин отговорили его.
— Не покидай новую родню так быстро! — убеждали они. — Гродгард сын Кара — надежный человек, его отец служил нам целых тридцать лет. Он обо всем расскажет нашему родичу Торбранду. А ты нужен нам здесь. Caм Торбранд, несомненно, захочет, чтобы во главе нашего войска был кто-то из его приближенных.
Эрнольв легко согласился остаться: теперь, после свадьбы, его совершенно не тянуло домой. И дело было не в страстной любви к Ингирид, а совершенно наоборот. Он не знал, как взглянет в глаза Свангерде. А знакомить родичей с молодой женой не требовалось: они и без того знали ее слишком хорошо. Слишком хорошо!
По замыслу, который не один день обсуждали вчетвером Ульвхедин, Эрнольв, Ульврунн и Ингимунд Рысь, фьяллям и раудам следовало наступать двумя потоками. Сам Торбранд конунг, собирающий войско к Середине Зимы, должен пойти на Квиттинг через западное побережье на кораблях. Рауды собирались вести свое войско по суше через Квиттинский Север, который и был их главной целью. Позднее они предполагали объединиться с Торбрандом конунгом и наступать на внутренние и южные части Квиттинга одним огромным войском.
Не распуская после тинга людей, которые изъявили желание идти в поход, Ульвхедин ярл сразу же двинулся на юг. По пути к ним приставали новые отряды, иные догоняли их, и к пограничным областям Ульвхедин и Эрнольв привели войско из трех тысяч человек.
— С такими силами молено наступать, не дожидаясь фьяллей! — говорил Ульвхедин. Похоже, он сам по ожидал, что его призыв к соплеменникам найдет такой могучий и дружный отклик, и теперь, в ожидании большой добычи и громкой славы, был счастлив, как пятнадцать лет назад, когда отец впервые выделил ему собственный корабль с дружиной. — Главное, чтобы Торбранд конунг не опоздал поддержать нас, когда мы зайдем на Квиттинг достаточно далеко.
— Но ведь на месяц ваших сил хватит? — отвечал Эрнольв. — А после Середины Зимы Торбранд начнет наступать по западному побережью. Не беспокойся: ему этого хочется не меньше, чем тебе.
— Может быть, тогда тебе, родич, и придется съездить поторопить его, — предлагал Ингимунд.
— Уж я-то съезжу! — непременно встревала Ингирид, хотя ее никто не спрашивал.
Отважная валькирия все-таки добилась, чтобы ее взяли в поход. Старшие родичи, довольные покорностью, с какой она согласилась на свадьбу, позволили ей сопровождать мужа; сам Эрнольв был далеко не в восторге, но скрыл недовольство. Если уж он принес такую жертву дружбе с раудами, то нельзя рождать обиды и делать жертву бесполезной. А если с Ингирид в походе что-нибудь случится, ну, что же… Пусть пеняет на себя.
До Середины Зимы оставалось чуть меньше месяца и с неба уже довольно часто сыпались мелкие крупинки суховатого снега, когда войско раудов подошло к границам Квиттинга. Стан разбили в широкой долине, самое высокое место которой занимала усадьба Край Света. Здесь Эрнольв нашел знакомого — Бальдвига Окольничьего. И был непонятно разочарован, когда узнал, что рыжего квитта Вигмара здесь нет.
— Я не знаю, где сейчас Вигмар, — сказал Бальдвиг, сурово хмурясь, как будто разговор зтот был ему неприятен. — Он ушел от меня уже дней десять назад. Сюда приехал человек от Модвида Весло и позвал его с собой. Модвид тоже собирался в поход на этих Стролингов. А где он живет, я не знаю. Я никогда там не был.
— Уж я до него доберусь! — пригрозила Ингирид. — Напрасно он думает, что мне можно наносить такие обиды безнаказанно!
Предсказания Сторвальда Скальда сбылись лишь наполовину: Ингирид воздержалась от заявления, что они с Вигмаром обесчестили ее, но прониклась к обоим самой восхитительной ненавистью. А поскольку Сторвальд был далеко (вообще неизвестно где), то все ее помыслы сосредоточились на одном Вигмаре. Именно в него она воображала себя влюбленной, и именно поэтому его вина перед ней многократно превосходила вину Сторвальда. Если в человеке много пылкости и честолюбия, но маловато ума и совести, то замена любви на ненависть происходит очень быстро.
Бальдвиг отказался присоединиться к войску, но знатных гостей принял со всей учтивостью и далее уступил Эрнольву и Ингирид каморку, которая когда-то служила спальней ему и его покойной жене. Но заснуть Эрнольву не удавалось долго. Последние несколько переходов он не знал покоя ни днем, ни ночью. Рунный полумесяц казался ему то горячим, как уголь, то холодным, как кусочек льда. У нового невольного побратима дела были так плохи и тревожны, что Эрнольв и хотел избавиться от этой мучительной связи неизвестно с кем, но принуждал себя терпеть, опасаясь нарушить связь. Томительные тревожные предчувствия, беспричинные приступы тоски и ярости, сознание бессмысленности и затеянного похода, и всей жизни вообще измучили его, заставляли ворочаться с боку на бок. Ингирид, которой он мешал спать, бранилась сквозь дрёму; впрочем, это бывало нередко, и Эрнольв давно выучил бы наизусть ее мнение о нем и пожелания всей его родне, если бы прислушивался к ее словам хоть одним ухом. Но он не прислушивался. С самого дня свадьбы он твердо решил, что позволит Ингирид испортить ему жизнь лишь самую малость, и обращал на нее так мало внимания, как только возможно. Гораздо больше его занимал квиттинский побратим, ждущий неизбежной встречи где-то на усадьбе Стролингов. Светлые Асы, сделайте так, чтобы он был действительно там!
— Ой, Эрнольв ярл! — Вдруг кто-то постучал в дверь каморки. — Ты спишь?
— Нет. — Эрнольв с готовностью приподнялся и сел, обернувшись к двери. — Что случилось?
— Родич, выйди-ка, если тебе это не очень досадно! — позвал голос Ульвхедина ярла. — Тут кое-что занятное…
Мигом одевшись, Эрнольв вышел в гридницу. Ингирид ворчала, но, судя по шороху, любопытство опять одолело сон и она собиралась присоединиться к мужчинам.
— Там прискакал один человек из дозорного отряда. Того, что мы послали к границе, — начал Ульвхедин, едва лишь Эрнольв шагнул за порог. — Говорит, у квиттов видно какое-то странное веселье. Заря на полнеба, как будто разом жгут целую усадьбу. Может, так и есть?
— А отряд пошел туда? — быстро спросил Эрнольв. — Может, нас заметили и подают знак? Квитты все же поумнее великанов! Где-то здесь может быть большое войско здешнего хёвдинга, ты не забыл?
— Я не забыл. Орвар Вороний повел туда дружину, у него человек сорок. Но это не слишком похоже на условный знак. Больше на обыкновенный пожар. Я подумал: может, нам стоит не ждать, чего еще подскажут сны, а ударить сейчас?
— Нужно поднимать людей! — тут же решил Эрнольв. Это было именно то, чего требовала его истомленная ожиданием и предчувствиями душа. — Если бы это был знак, если бы близко было войско хёвдинга, он прислал бы к нам людей и назначил день битвы. А раз не шлет… Надо идти туда.
— Я рад, что ты со мной согласен! — с удовольствием воскликнул Ульвхедин. — Что я тебе говорил! Из нас вышли отличные родичи: мы всегда обо всем думаем одинаково!
Огромный стан пришел в движение: Ульвхедин приказал поднять пять сотен человек. Быстро оседлав коней, дружины хёльдов и ярлов одна за другой выезжали и пропадали во тьме. Дружина Эрнольва первой пустилась в дорогу через ночные долины, держа путь на зарево огромного пожара. Изредка оно скрывалось за лесом, но стоило фьяллям и раудам выехать на равнину, как все двести человек видели багровые и розовые отсветы на светлеющем небе.
Незадолго до рассвета они уже были на месте. С гребня холма взгляду Эрнольва открылась долина, лежащая впереди, а в ней — огромное пожарище, над которым еще поднимался душный серый дым. Еще вчера здесь стояла усадьба со множеством строений внутри земляной стены, а теперь стена была разрушена, из груды угля виднелись кое-где обломанные и обугленные бревна, блестело сизым обожженное железо, покореженное огнем до полной неузнаваемости.
Вокруг пожарища тянулись к небу дымки от нескольких костров. Какие-то люди, в основном вооруженные мужчины, сидели возле огня. На опушке недалекого леса были привязаны лошади, коровы, валялось грудами всякое добро.
