Верзила их примет в дом, если с нами что-нибудь случится.
— Это верно, — прохрипел Скъёльд и тут же велел жене: — Собирайся. Сгоняй всех женщин, пусть собирают еду, одежду, сколько сможете унести. Чтобы к полудню… еще до полудня все было готово.
Халльбера тут же поставила на скамью пустой ковш и вышла. Скъёльд не ошибся в выборе: его молодая жена была некрасива, но заботлива и послушна. Лучше и не придумаешь.
— Кому-то надо будет… с ними, — сказал Ярнир. — Они одни побоятся. Визг поднимут.
Хальм кивнул:
— Мы пошлем с ними человек пять-семь. И кого-нибудь из вас. Ваша мать не побоится, но с ней должен быть надежный человек. Мало ли что еще встретится? Может быть, идти придется далеко…
— Не я! — в один голос сказали Гейр и Ярнир, а Скъёльд только затряс головой. Прятаться в лесу с женщинами, когда другие будут биться и мстить за убитых родичей, каждому из них казалось хуже смерти.
— Мы бросим жребий. — Хальм ничего другого и не ждал. — Вернее, вы бросите жребий. Я, раз уж я остался главой рода, решаю за себя сам. И пока эта усадьба стоит, мое место — здесь. Идите, готовьтесь. Вам неплохо бы для начала перевязать раны.
Через недолгое время толпа женщин с детьми, нагруженных узлами по мере сил, вышла из ворот усадьбы и направилась к Оленьей роще, подступавшей почти к самой стене. За ними несколько рабов гнали скотину. Листья уже почти облетели, но Оленья роща была достаточно густой, чтобы укрыть беглецов от вражеских глаз.
Последним, позади шестерых хирдманов, ехал угрюмый Гейр. Судьба в который раз решила поиздеваться над ним. Единственное, чего он сейчас хотел — это погибнуть, убив перед этим хоть кого- нибудь из убийц Рагны-Гейды. И догнать ее на воздушных тропах, пока она не успела уйти далеко. И они пойдут вместе между морем и небом, как не раз ходили по земле. «Ты чего так вздыхаешь? Опять рубаху разорвал? Давай, я зашью, а мать ничего не узнает…» Но судьба распорядилась иначе — Гейру выпало провожать женщин. Увидев в своей ладони жребий с короткой насечкой, он побелел как полотно, а Хальм тяжело положил руку ему на плечо.
— Чему быть, того не миновать! — веско сказал он, понимая чувства племянника. — Подумай: твоим братьям еще досаднее было бы уйти от битвы — ведь первую они проиграли и теперь должны рассчитаться. Не трать сил на обиду. Собирайся. Может быть, судьба сведет тебя с нашими врагами в другом месте. И там, я боюсь, ты будешь против них один. Иной раз жить труднее, чем умереть, уж поверь мне. Так что тебе досталась самая трудная доля. И самая славная.
Гейр промолчал. Хальм не зря был кузнецом и понимал в волшебстве гораздо больше всех прочих. Может быть, его слова окажутся пророческими. Гейр очень на это надеялся.
До усадьбы Стролингов дружина Эрнольва добралась только к вечеру. Завидев впереди крыши, Эрнольв почувствовал такое волнение, как будто это был его родной дом. Еще немного, и вторая половина амулета наконец-то будет в его руках! Он не мог думать ни о чем другом, кроме рунного полумесяца. В его голове не отложилось даже то, что долгожданная война с фьяллями, против которой он возражал и для которой так много сделал, сегодня ночью была начата им самим.
Ворота усадьбы были закрыты, но Эрнольв тоже догадался насчет бревна. Створки разбили, а сопротивление оказалось слабее, чем Эрнольв ждал: во дворе и в домах едва набиралось человек двадцать, способных держать оружие. Что они могли сделать против двухсот? Защитники усадьбы почти мгновенно были перебиты или обезоружены. Перешагнув через тело молодого мужчины с короткой светлой бородкой, почти разрубленного пополам кем-то из раудов, Эрнольв вошел в дом. Только в дальнем конце гридницы еще звенели клинки: мужчина лет сорока, с густой копной светлых волос и такой же бородой, отчаянно отбивался от фьяллей, и с ним оставалось четверо хирдманов.
— Стойте! — крикнул Эрнольв.
Фьялли отскочили, держа оружие наготове на тот случай, если хозяева попробуют броситься на них.
— Слушайте меня, квитты! — крикнул Эрнольв. Тяжело дышащие защитники дома смотрели на него с изумлением, и он подумал, что страховидный образ на войне сослужит ему неплохую службу. — Я — Эрнольв сын Хравна, родич Торбранда, конунга фьяллей. Здесь сорок человек моей дружины и две сотни раудов из войска моего родича Ульвхедина ярла, сына Бьяртмара, конунга раудов. Вы храбро бились, и даже враги не упрекнут вас в недостатке доблести. Сложите оружие, и я обещаю каждому из вас жизнь и свободу. Вы сможете уйти, куда захотите.
— Что-то ты слишком добр для фьялля! — сказал Хальм.
— Ты — хозяин усадьбы? Кольбьерн? — тут же обратился к нему Эрнольв. Может, он и не был бы так добр, если бы ему не требовалось расположение Стро-лингов. Хотя бы то, какого можно добиться от побежденных противников.
— Кто здесь хозяин теперь, я не знаю, — отрывисто сказал Хальм. — Но я — не Кольбьёрн. Мое имя — Хальм сын Гудбранда. Кольбьёрном звали моего брата, но его нынешней ночью убил Модвид Весло.
— Ты — его брат? У тебя был племянник по имени Эггбранд?
Хальм кивнул. Он не мог вообразить, откуда одноглазый фьялль знает Эггбранда, погибшего задолго до начала войны, но сейчас ему было не до удивления. Вокруг него стояло четыре раненых хирдмана, и он подозревал, что в них пятерых и заключается ныне все, когда-то бывшее могучим и многочисленным родом Стролингов.
— Посмотри. — Фьялль вынул из-под ворота рубахи маленький золотой полумесяц. — У Эггбранда должен был быть такой амулет. Недавно, он нашел его летом. Ты видел у него такой? Где он сейчас? Его с ним похоронили? Или его взял кто-то другой?
Эрнольв задавал вопросы, не в силах дождаться хоть одного ответа. Хальм равномерно качал головой. Если бы у него еще были силы, он удивился бы: выходило, что фьялли пошли в поход ради какой- то жалкой обрубленной бляшки весом с гусиное перо.
— Я никогда не видел такого амулета. Ни у Эггбранда, ни у кого-то другого, — ответил он на все сразу.
— Этого не может быть! — в раздражении крикнул Эрнольв. — Ои должен быть у Эггбранда! Я это знаю наверняка!
— Значит, ты знаешь больше меня, — устало ответил Хальм. В его душе сейчас не было ни страха, ни боли. Одно бесконечное равнодушие, потому что человеку, потерявшему свой род, больше не о чем беспокоиться и незачем жить.
— Я знаю, я! — вдруг вскрикнул один из хирдманов, молодой парень, жавшийся к плечу Хальма и сжимавший в опущенной руке рукоять секиры. На лбу его краснела большая ссадина, возле ног валялся разрубленный щит.
— Что ты знаешь? — быстро спросил Эрнольв. Парень был высок, светловолос и чем-то неуловимо напоминал Хальма. Хальм глянул на парня с невыразительным удивлением: а ты-то что можешь знать?
— Я знаю… Знаю такой амулет! — задыхаясь от усталости и волнения, выкрикнул Книв.
— Ну? — Эрнольв порывисто шагнул к нему, и Книв невольно отшатнулся. Если смелость не родилась вместе с тобой, то найти ее потом очень трудно. Когда отступать стало некуда, Книв бился не хуже других, но ему все время хотелось зажмуриться. И теперь у него слабели колени, словно сн был ребенком, после долгих блужданий в лесу повстречавшим уродливого тролля.
— Такое я видел… Оно есть у Вигмара! — наконец Книв справился с заплетающимся языком. — Он нашел его летом… Верно говорю, летом, когда мы плавали на западное побережье, а там нашли мертвецов, а потом они ночью напали на нас и забрали «Оленя»…
— Парню досталось обухом секиры по лбу, — уверенно определил Хрольв, хирдман Эрнольва. — Как он еще на ногах держится?
— Как — у Вигмара? — воскликнул Эрнольв. Он сообразил не сразу: ему показалось, что он ослышался. — У какого?
— У Вигмара сына Хроара. Его еще зовут Лисица. Или Лисица-С-Границы, — пустился пояснять Клав, вообразивший, что именно зто и есть выкуп его собственной жизни. — Он нашел тогда на берегу
