Вигмар нашел большой кусок хлеба и молча сунул его в руки Рагны-Гейды. Присев возле костра, он зашарил по поясу в поисках огнива.
И вдруг из кучи влажного хвороста проклюнулся огонек. Он возник сам собой, как росток из-под земли, но Рагна-Гейда не удивилась. На удивление тоже надо иметь силы. Через несколько мгновений костер пылал, а Вигмар так и замер возле него, с кремнем в одной руке и огнивом в другой.
В языках пламени мелькнуло что-то живое, потом показались очертания лисьей мордочки. Рагна- Гейда уже поняла, что это такое, но не испугалась. Чего ей теперь было бояться?
А лисица вдруг превратилась в девочку ростом не больше локтя. Девочка удобно сидела на куче горящего хвороста, словно на мягкой копенке сена, и ее пышные рыжие волосы, подол красного платья трепетали в лад с пляской огненных языков.
— Наконец-то ты вернулся! — звонко сказала она, шалозливо улыбаясь Внгмару. — Ну, что я тебе говорила? Ты помнишь?
— Что? — Вигмар нахмурился. Он помнил, что ему следует быть благодарным Грюле за спасение из горящей усадьбы и радоваться встрече с ней, но в душе его было пусто, как на пожарище. — Что ты говорила?
— Я говорила, что ты полюбил женщину и совершишь ради нее такие подвиги, которые Сигурду и не снились! — с торжеством воскликнула Грюла. Она была похожа на веселую девочку-подростка, получившую долгожданный подарок. Полными чашами она пила изумление, ужас и горе, приготовленные на огне Кротового Поля, кровавый хмель пенился и бурлил в ее жилах. Великанша не платила за свое веселье страхом, горем, болью, какие судьба требует в оплату с человека. — Разве я не права? Подвиги совершены, и твоя девушка сидит рядом с тобой! Что же ты не весел? Чего тебе еще надо?
— А я должен быть веселым? — Вигмар криво усмехнулся, и его усмешка показалась Рагне-Гейде какой-то дикой. — Прости, но вот на этот подвиг я сейчас не способен…
— Фу, какой ты скучный! — Грюла звонко расхохоталась, болтая в воздухе ножками. — А я так повеселилась! Ты должен радоваться: ведь теперь ты так прославишься! А чтобы слава придавала сил, ее нужно принять! Не приду к тебе, пока не станешь таким, как раньше!
И она исчезла. Языки пламени взметнулись и скрыли ее; костер остался гореть как горел, но в овраге стало темнее. Вигмар бессмысленно смотрел в огонь, где только что улыбалось ее веселое личико, и звонкий, беспечальный голос Грюлы стоял в его ушах. Как видно, она не придет больше никогда. Потому что ему никогда не стать таким, каким он был прежде. Только духи живут вечно или почти вечно и не меняются со временем. Люди меняются, потому что за свой короткий срок им приходится проживать много разных жизней.
— Я все это почти знала заранее, — сказала наконец Рагна-Гейда. Она не столько обращалась к Вигмару, сколько думала вслух, стараясь уяснить произошедшее самой себе. — Я гадала. Мать подарила мне руны… — Она прикоснулась к мешочку, привешенному к цепочке между застежками платья. — И выпали три руны: «хагль», «тьюр» и «науд». «Хагль» —это то, что случилось со свадьбой. «Тьюр» — это ты. А «науд» — это то что нам теперь нужно. Сила и терпение.
— Да уж, — не ей, а Грюле ответил Вигмар, бессмысленно глядя в костер и тоже думая вслух о своем. — Такие подвиги Сигурду не слились. Я своими руками убил своего вождя. Я принял у него меч и обещал верно служить ему. И убил. Ради женщины из рода моих кровных врагов. Куда там Сигурду!
Убийство Модвида потрясло его гораздо больше, чем убийство Эггбранда, потому что не укладывалось в его собственные представления о чести. Как странно сбылись слова Бальдвига, который предостерегал его от волчьей тропы! Его путь действительно стал путем предательства, но волком оказался не Модвид, а он сам! Вигмар старался осознать произошедшее и не мог: это было слишком ужасно и не укладывалось в мыслях. Он совершил один из поступков, которые покрывают человека несмываемым бесчестьем, и стал конченным человеком в своих собственных глазах. А это действительно конец.
— Ты жалеешь об этом? — спросила Рагна-Гейда.
Вигмар подумал. Тот, кто хочет быть благородным на общий лад, сказал бы «да». Тот, кто хочет угодить женщине, толкнувшей на это, сказал бы «нет». Но Вигмар но хотел вообще ничего и покачал головой:
— Мне непонятно. Я не так уж его любил, чтобы жалеть. Я пошел с ним, потому что вы сожгли моего отца. А так… Конечно, я не должен был этого делать… Но и не сделать не мог…
— Мы сожгли! — повторила Рагна-Гейда. — А ты на нашем месте поступил бы иначе? Если бы «мы» убили твоего брата!
Вигмар опять помолчал. Он не хотел считаться. Да и она не хотела, просто молчать, держа все это на сердце, было невыносимо.
— Я там у раудов встречал одного фьялля, — сказал Вигмар чуть погодя. — Он говорил: «Я не могу осуждать тебя за то, что сам сделал бы на твоем мосте». Так что… Давай сейчас не будем. Что сделано, то сделано. С женщинами о мести не говорят.
Рагна-Гейда не ответила. Было время, когда они с Вигмаром говорили только о любви и верили, что так будет всегда. Сейчас его лицо было усталым и равнодушным, и трудно было поверить, что это он не так давно глянул на нее с дикой ненавистью, и пламенные отблески с крыши и стен бросали такие страшные отблески в его глаза.
Лицо Вигмара, озаренное красными отблесками огня, вдруг вызвали в памяти Рагны-Гейды еще одно видение, четкое, но совершенно непонятное. С ними уже было что-то похожее, но совсем другое. Настолько другое, что нe верилось…
— Вигмар! — вполголоса окликнула Рагна-Гейда. Он поднял на нее глаза. — Вигмар, ты помнишь… — продолжала она, с трудом подбирая названия всему тому, во что сейчас не верилось. — Прошлой зимой, когда Альвгаут Короед выдавал замуж. Альвдис… Мы с тобой… Это было или не было?
Вигмар не сразу сумел взять в толк, о чем она говорит, но потом тоже вспомнил. Прошлой зимой, когда один из соседей женился, на пиру во время свадебного танца с факелами Вигмар в мужском ряду и Рагна-Гейда в женском оказались напротив друг друга. А есть такая примета: неженатому мужчине следует присмотреться к девушке, оказавшейся напротив него в свадебном танце — может быть, она его судьба? И оба они тогда вспомнили эту примету, потому что давно уже «присматривались» друг к другу; они улыбались друг другу через темное пространство, озаренное двумя десятками факелов, а потом, когда два ряда сошлись, Рагна-Гейда с такой готовностью протянула ему руку, как будто хотела подтвердить верность приметы. И они кружились, описывая двумя факелами сплошной огненный круг, и смеялись, словно предчувствуя свое счастье…
Сейчас во все это не верилось. Вигмар смотрел в лицо Рагне-Гейде и не мог ответить на ее вопрос: он сам не знал, была ли та давняя свадьба в доме Альвгаута Короеда, был ли пожар Кротового Поля. Были только этот холодный овраг и бледное, застывшее лицо Рагны-Гейды, в котором подрагивали невольные судороги от нестерпимого напряжения души и тела. Она была так не похожа на ту, прежнюю Рагну-Гейду, бросавшую ему лукаво-задорные взгляды при каждой встрече! Вигмар вглядывался, но не мог разглядеть ее лица: оно расплывалось, то расходилось на два, похожих, но совсем разных, то опять сливалось в одно. Вигмар не мог понять, кто сидит сейчас перед ним: та девушка, которую он любил, о которой мечтал уже целых три года, к которой стремился душой и телом, как к единственной на свете, или просто какая-то женщина из рода его кровных врагов, толкнувшая его на самое страшное преступление — убийство собственного вождя? Память и разум отказывались давать ответ. Не было ничего: ни прошлого, ни будущего. Был только холодный овраг, полупогасший костер и измученная, растерянная девушка в ярком наряде невесты.
Оки помолчали, потом Рагна-Гейда тихо спросила:
— Куда мы пойдем?
На самом деле ей никуда не хотелось трогаться из этого оврага. Здесь было сыро и холодно, но здесь никто не требовал у них ответов, которых все равно нет.
Вигмар пожал плечами:
— На побережье говорят: поплывем между морем и небом. То есть, куда глаза глядят.., А куда ты хочешь попасть? Да, домой, наверное. Если люди Модвида туда еще не успели…
— Ты думаешь? — тревожно ахнула Рагна-Гейда Ей вспомнился Гейр, оставшийся дома, представилась мать, царапающая лицо в отчаянии, и оцепенение стало понемногу таять. У нее еще были
