До Середины Зимы оставалось еще полмесяца, а Трехрогий Фьорд, в котором конунги Фьялленланда с давних времен собирали войско для далеких походов, уже был полон кораблей. И с каждым днем войско Торбранда конунга увеличивалось: один за другим приплывали новые корабли, подходили конные и пешие дружины. После того, как союзники-рауды начали поход, по земле побежали слухи о небывалой легкости их продвижения и о богатой добыче. Даже те, кто сомневался в успехе, теперь поспешно снаряжались к торопились запять свое место в войске.
— Квиттам не устоять, — негромко заметил Торбранд конунг. И впервые он говорил ке о том, чего страстно желает, а о том, что есть на самом деле. — Такая лавина их сметет. Хотел бы я сейчас поглядеть нa тех, кто сомневался в нашей победе.
Конь Торбранда стоял на уступе горы, тянущейся вдоль всего Среднего Рoгa, и отсюда ему были видны все три рукава фьорда и все множество людей и кораблей. Дымы костров сотнями поднимались к небу, пестрели шатры и паруса, которыми были покрыты землянки; сотни конских и драконьих голов на носах кораблей стремились к морю. И впервые за все время подготовки
Торбранд конунг был спокоен. Та лихорадочная, нетерпеливая жажда мести, в которой он жил почти полгода, была сплошной непрерывной мольбой к богам о помощи. И вот наконец-то Торбранд был уверен, что боги услышалн его: лихорадка уступила место спокойствию и вере.
— Те, кто сомневался, сейчас далеко, — ответил Торбранду Хромар сын Кари. По своему обыкновению он держался на шаг позади конунга. — И мне, по правде сказать, жаль, что они нас не видят. И что мы не видим их.
Торбранд конунг хорошо различал оттенки в голосе своего любимца и сейчас же разобрал намек на что-то неприятное, В отличие от вождя, Хродмар не успокоилсл: не так давно полученное известие об обручении любимой им девушки лишило его сна и покоя, и теперь он жил лишь тем днем, когда наконец-то ступит на Kвиттинг.
— Ты говоришь об Эрнольве? — Торбранд обернулся, скользнул взглядом по лицу Хродмара. — Неужели ты так сильно обижен, что он не позвал нас с тобой на свадьбу?
— Хотел бы я, чтобы ты всегда так смеялся, как сейчас! — со скрытой досадой ответил Хродмар. — Не меня, но тебя он мог бы позвать на свадьбу! Или хотя бы сперва спросить, понравится ли это тебе!
— Можно подумать, что моя родственница Ингирид будет жить в доме у тебя самого! — насмешливо сказал Торбранд. Он не отличался легковерием, но сейчас полагал, что Хродмар уж слишком строг к Эрнольву и напрасно подозревает в нем черные замыслы.
— Послушай, конунг! — тихо, но очень решительно сказал Хрсдмар и подъехал ближе, так что конь его встал головой к голове коня Торбранда. — Видят боги. не из тех, кто стремится из зависти оговорить всех подряд. Но тебе следует быть осторожнее. Если бы здесь был мой отец, он сказал бы тебе то же самое. Эрнольв почти равен тебе но происхождению, и теперь он состоит с Бьяртмаром конунгом в более близком родстве, чем ты. Я не знаю,
Торбранд конунг помолчал
— Я понимаю, на что ты намекаешь, — ответил наконец Торбранд. — Но хватит об этом, Хродмар сын Кaри. Я не отпущу тебя на Квиттинг. Я говорил тебе не раз: где лошадка, там и уздечка. Мы пойдем туда вместе, когда все будет готово. А пока пусть Эрнольв справляется один.
Хродмар нахмурился, в его голубых глазах отразились боль и досада.
— Я вовсе не имел в виду себя! — ответил он, невольно постукивая пяткой сапога по конскому боку и с усилием сдерживая скакуна на одном место. — Чего мне делать на Квиттинском Севере, когда мне нужно… на запад, на юг, в Медный Лес… Я сам не знаю! Но на севере не может быть…
— Твоей девушки не может быть на севере, — мягко подхватил Торбранд. — Послушай, Хродмар, ты знаешь, что никто никогда не сможет охладить мою дружбу к тебе. Но людям не запретишь болтать. И очень многие подумают, что женитьба на дочери Бьяртмара — не такая уж большая вина, гораздо меньшая, чем любовь к дочери квиттинского хёвдинга. В глазах людей ты не меньше Эрнольва похож на предателя…
— Если бы я знал, кто так говорит! — возмущенно воскликнул Хродмар и сжал рукоять меча. — Если это Асвальд…
— Успокойся! — Торбранд повелительно прикоснулся к его руке концом свернутой плети. — Асвальд или кто-нибудь другой — неважно. Я верю тебе. И Эрнольву мы должны верить. Даже если кто-то вообразит, что теперь его права на власть во Фьялленланде не уступают моим. А присмотреть за ним… Это и в самом деле было бы неплохо. Говорят, что в Медном Лесу есть золото. Если Эрнольв его найдет, то я хотел бы верить, что он не забудет своего конунга…
— Пока мы здесь сидим, он уже дошел до Золотого озера, — угрюмо бросил Хродмар. — А его южный берег граничит с Медным Лесом.
— Думаешь, уж:е дошел? — переспросил Торбранд, и его лицо вдруг приняло озабоченное выражение.
— Если он идет так быстро, как говорят…
— Я не хотел бы, чтобы рауды дошли до Золотого озера и остановились там! А останавливаться нельзя — каждый день нашего промедления увеличивает силы квиттов. Поедем! Предупредим кое-кого, что скоро придется выступать!
Торбранд конунг ударил коленом конский бок и поскакал вниз по тропинке. Хродмар устремился за ним: мысли конунга все-таки повернулись в ту самую сторону, которая: была ему нужна.
После полудня вдали показались горы.
— Вон, видишь, — это уже Медный Лес! — Тьодольв, сын Вальгаута, вытянутой плетью показал Рагне-Гейде вперед. — К закату будем возле озера, а там до усадъбы недалеко.
— Значит, сегодня будем почевать под крышей? —бодро, с явным удовольствием спросил Гуннвальд.
— И под крышей, и в тепле! — со смехом подтвердил Тьодольв. Ему нравился разговорчивый великан Гуннвальд и всю дорогу он старался держаться поближе к нему. — Сегодня вы увидите свой новый дом!
Путь от побережья продолжался уже шестой день. Мужчинам казалось, что большой обоз, полный женщин, детей, домашних пожитков, съестных припасов и прочего, со стадом всякого скота в середине, движется слишком медленно, но Вальтора уверяла, что путь от Можжевельника до усадьбы Золотой Ручей, где семейство Вальгаута проводило лето, всегда занимает шесть дней.
— Весной иногда даже семь или восемь! — добавляла сна, — Когда тепло, можно ведь не торопиться, верно? Можно даже и раз-другой переночевать под открытым небом. Я так люблю спать на земле у костра и смотреть на звезды!
— Значит, ты тоже любишь ночевать в усадьбе Небесный Свод! — подхватывал Гуннвальд, и Вальтора звонко смеялась, даже когда шутка повторялась не в первый раз. Ей тоже нравился Гуннвальд.
Казалось, веселые дети Вальгаута Кукушки даже не задумываются над тем, что они едут в любимую горную усадьбу не весной, а в начале зимы, а за спиной оставляют войну. Но это только казалось. По вечерам Тьедольв часто подсаживался к Гуннвальду и Вигмару и расспрашивал их о фьяллях. Ему было семнадцать лот, и этой войне предстояло стать первой в его жизни.
— Ты не грусти, мы там долго не задержимся! — говорил он Вигмару, если замечал у того задумчивый неподвижный взгляд. — Мы только отвезем женщин, устроим там их всех к сразу вернемся. Не на крыльях же летят эти рауды! Они вас не опередят. Дня два или три побудем в Золотом Ручье, потом шесть тней обратно. Нет, налегке за четыре доедем или далее за три. И мы опять дома! Может, к тону времени уже будут вести от конунга или от Фрейвида хёвдинга. К мы сразу поедем в войско. И мы с отцом, и вы все.
Вигмар кивал, но редко отвечал что-нибудь. Evy следовало гордиться доверием, которое ему оказал Вальгаут Кукушка, поручив отвезти всех женщин и детей из своей прибрежной усадьбы в безопасное место.
