— Вот именно: бывают рыжие, но их тоже кто-то любит! — ехидно воскликнула она. — А ты не смейся: сам рыжий!
— А я разве смеюсь? — возмутился Вигмар. — Наоборот! Пусть и он тоже будет счастлив. Главное — чтобы каждый нашел себе достойную пару, какую выберет сам. Вот я выбрал, ну, и он пусть…
Время давно перевалило за полдень, а ни один из хирдманов Ульвхедина ярла не заметил ни зайца, ни белки, ни куропатки.
— Должна же здесь быть дичь! — раздраженно переговаривались хирдманы. — Не тролли же все пожрали! Кому еще здесь охотиться?
— Давайте перекусим, — предложил Ульвхедин. В глубине души он подозревал, что именно тролли сожрали всю здешнюю живность нарочно назло чужакам. Но он не собирался отступать или показывать уныния. — У нас ведь есть кое-что с собой. А потом дело пойдет веселее!
Спешившись, хирдманы развели костер, вытащили из седельных сумок припасы: вяленую треску и черствый хлеб. Безо всякого удовольствия пережевывая давно опостылевшую еду, они оглядывали склоны гор вокруг, и каждому казалось, что оттуда на них невидимо смотрят десятки глаз: смотрит каждый ствол, каждый камень. И только ветер посвистывает и шуршит в зарослях можжевельника, словно ползет невидимая змея. Это безлюдие, безжизненная тишина мучили и томили дурными предчувствиями; уж лучше целое войско, лучше новая битва каждый день, чем это тоскливое ожидание неизвестно чего. Так и дождешься, что просто земля под ногами разойдется и проглотит — без звука,без следа.
— Ой, смот… Смотрите! — Один из хирдманов вдруг вскочил, чуть не подавившись недожеванным и выпученными глазами глядя куда-то вперед. — Смотрите, олень!
Олень! Тут уже все повскакали с мест, бросая под ноги жесткие горбушки и шаря взглядами по недалекой опушке леса.
А там стоял олень — мощный и красивый бык, увенчанный целым деревом золотых рогов. Судорожно сглатывая, рауды моргали и не верили глазам. Золотые рога четко выделялись на темно- коричневых еловых стволах и зеленой хвое, чуть поблескивали в свете серого зимнего дня. Копыта, стоящие на бурой листве, чуть припорошенной редким снегом, тоже были золотыми.
— Опять морок… — пробормотал один из хирдманов, сам не зная, верить ли собственным словам.
— А вот сейчас мы проверим! Только бы не ушел! Вальдар Ревун, один из самых метких стрелков в дружине Ульвхедина, схватил свой лук, заранее натянутый для охоты, и мгновенно пустил стрелу. Она вонзилась в шею оленя; тот дернулся, вскинул голову, шагнул еще раз-другой, судорожно перебирая ногами, и рухнул на землю. Хирдманы разом закричали, торжествуя первую удачу, и наперегонки бросились к добыче. Отталкивая друг друга, они щупали еще теплую шкуру, хватались за золотые рога, хохотали. Зверь был настоящим, осязаемым. Это не призрачное золото, ускользающее с водой между пальцами!
— Смотрите, вон еще! — с безумным ликованием заорал кто-то, заметив шагах в двадцати еще одну пятнистую шкуру среди голых ветвей. — Еще один! Такой же!
— А вон еще! Вон, вон третий!
Уже не боясь спугнуть животных, хирдманы хватались за луки и копья, бежали к оленям, окружали, отрезали им путь в чащу и метко били, не веря, что такая чудесная и богатая добыча сама идет в руки. Вот уже пять златорогих оленей лежало на палой листве, горячей кровью растапливая снег и изморозь. В этом странном стаде почему-то не было ни оленух, ни молодых телят, а только взрослые быки с огромными ветвистыми рогами. И все рога были из чистого золота — в этом легко было убедиться, поцарапав их ножом.
— Ну, что я вам говорил! — с ликующим хохотом кричал Ульвхедин ярл, стоя над тушей самого крупного оленя. — Я вам говорил, что здесь полно золота и что мы его возьмем! Оно растет здесь из земли! Бегает на четырех ногах! Мы еще найдем деревья с золотыми стволами! И ручьи, где полно золотых камней! Даже стрелять не надо, только нагибайся и подбирай! Всем хватит! Мы уйдем отсюда богачами! Здесь есть золото, и все оно будет наше!
Хирдманы хохотали, били друг друга по плечам; все тревоги и страхи растаяли, как туман.
— Ваше, ваше! — бормотала старая троллиха Блоса, сидя на большом круглом валуне чуть повыше по склону горы. В руках она вертела сухую заячью лапку, служащую веретеном для заклятий. — Что ваше, то и будет ваше. А что не ваше — того вы не получите никогда. Уж не взыщите!
Этот вечер для раудов и фьяллей выдался радостным: даже больные, еще утром не имевшие сил встать, выбрались из землянок поглядеть на чудесную добычу Ульвхедина ярла. Ингирид была совершенно счастлива: она сидела на охапке еловых лап возле самого крупного оленя и гладила его золотые рога. Иного лекарства ей не требовалось: болезненная бледность сменилась на ее щеках румянцем, она счастливо вздыхала и закрывала глаза, словно боялась, что блеск золота ослепит ее. Но и с закрытыми глазами она не убирала рук от сокровища.
— Сегодня у нас будет пир! Теперь-то дела пойдут хорошо! — весело переговаривались хирдманы вокруг. — Боги о нас вспомнили! Это только начало! Теперь-то мы не уйдем без добычи!
Все пять туш повесили над огнем жарить, головы и шкуры разложили, чтобы каждый мог любоваться сколько захочет. В ожидании вкусной еды кто-то уже затянул песню, все были веселы, словно от пива. Наконец мясо поджарилось; Ингирид все ела и ела, никак не могла остановиться, и ей казалось, что она никогда в жизни не пробовала такого вкусного мяса. Глядя на нее, Книв наконец-то повеселел: уж теперь-то драгоценная госпожа поправится!
— Ну, вот, я сижу, а тут Хринг говорит: «Ребята, олень!» — увлеченно рассказывал кто-то, невидный за пламенем и дымом большого костра. — Я вскакиваю…
— Да не так! Он встает и говорит, чуть не подавился сам…
— Я к нему, а он…
— А он вот так! — Вальдар Ревун, пьяный от сытости и счастья, вскочил с места и потянул за край расстеленной шкуры. — А он вот так…
Под общий хохот Вальдар набросил на плечи оленью шкуру, а голову с рогами поднял над своей головой.
— У-у-у! — низким и страшным голосом заревел он, наклоняясь, словно собираясь бодаться.
Хирдманы хохотали, а Ингирид вдруг стало страшно: голос Вальдара прозвучал настолько не по- человечески, что если бы она не видела своими глазами, как он только что натягивал на себя шкуру…
— А-а-а! — завопил в ужасе хирдман, сидевший ближе всех к Вальдару. Вместе со всеми смеясь над забавой, он вдруг ощутил такой сильный и болезненный удар в бок, который никак не мог быть шуткой.
Как от котла с кипятком, грозящего опрокинуться, хирдман отскочил со своего места и попытался встать на ноги, но «олень» снова ударил его рогами в спину. Раздался мерзкий хруст костей, и хирдман с искаженным ужасом и болью лицом упал на товарищей. Его пытались поймать, он повис на руках, изо рта хлынул поток крови — это уже совсем не было похоже на шутку! Смех сменился криками; чудовище, не похожее ни на оленя, ни на человека, быстрым движением выдернуло рога из тела, и все, кто был рядом, явственно видели черные в свете костра ручейки крови, сбегающие по золотым кончикам.
Одно мгновение висело в воздухе нестерпимо долго, а потом до всех разом дошло, что происходит что-то не ожиданное и ужасное. Люди с криками кинулись в разные стороны; кто пытался бежать, кто хватался за оружие. А иные вдруг валились на землю, воя и катаясь, как в приступе невыносимой боли. Тела их изменялись на глазах: руки и ноги вытягивались, становились длинными и тонкими, венчались золотыми копытами, лицо вытягивалось в оленью морду, одежда с резким треском лопалась и сползала, а под ней проступала рыжая пятнистая шкура. Золотые рога, как молнии вспыхивали во тьме в отблесках бешено мятущегося пламени, словно и огню тоже было страшно.
В первое же мгновение Эрнольв вскочил на ноги, выхватив меч и готовясь к защите; и первая мысль была об Ингирид. Она визжала, не в силах встать, и размахивала рукой с судорожно стиснутым в пальцах недоеденным куском мяса. Эрнольв свободной рукой подхватил ее и сдернул с места; кончики золотых рогов чиркнули по краю ее плаща и располосовали его в лохмотья. Бросив Ингирид к себе за спину, Эрнольв наотмашь ударил оленя мечом; первый удар пришелся на отростки рогов, вызвав гулкий
