валялись клочки сорванного мха, перевернутые камни, растоптанные дрова. Тут и там, как валуны, чернели в темноте мертвые тела. Где-то стонали раненые. Эрнольв остановился возле погасшего костра, где Ульвхедин и Ингирид совсем недавно с таким удовольствием поедали оленину. Ему казалось, что он один остался невредимым. Ингирид он спас; но где Ульвхедин?
— Есть еще кто-нибудь живой? — перебарывая жуть, позвал Эрнольв. В голове билась одна мысль: если не будет ответа, то надо повернуться и так вот, с Ингирид на руках, идти прочь отсюда. Пешком, в темноте, все равно куда — только на север, подальше от этого жестокого озера.
Но в ответ раздались живые голоса и стоны.
— Госпожа жива! Она не превратилась! — растерянно и восхищенно бормотал Книв, невольно повторивший свой памятный «подвиг» и подтвердивший право называться Книв-Из-Под-Хвороста. — Как же она удержалась…
— Знать бы! — Эрнольв со вздохом наклонился и положил Ингирид на остатки растоптанного лапника. — Давай, раздувай костер. Посчитаем, сколько нас теперь.
Рагна-Гейда с тревожным изумлением следила, как Вигмар ходит взад-вперед, как сильно трет ладонью грудь, и в ней крепло жуткое убеждение, что его сглазили. Испортили эти проклятые тролли!
Вдруг Вигмар остановился и вытащил из-под рубахи амулет. Сжав его в ладони, Вигмар немного постоял, потом сделал движение, будто хочет его снять с шеи, но потом передумал и опять сел рядом с Рагной-Гейдой.
— Посмотри! — Не снимая ремешка с шеи, он протянул амулет Рагне-Гейде. — Он горячий!
Она изумленно посмотрела на золотой полумесяц, о котором успела позабыть, потом прикоснулась к нему. Он был горячим, как будто пролежал весь вечер на камнях в очаге.
— Это он, — сказал Вигмар, глядя на амулет, как будто впервые видит его и не понимает, откуда эта вещь взялась у него на груди. — Он тянет… Он меня куда-то зовет. И вытягивает силу.
— Сними! — испуганно ахнула Рагна-Гейда и дерну ла за ремешок. — Я тебе и раньше говорила: чужой амулет добра не принесет.
— Это не ты говорила, а Гейр. — Вигмар бросил взгляд на Гейра, сидевшего с мужчинами в другом конце гридницы. Ему немного полегчало, и он снова смог улыбнуться. — Но Гейр это сказал сразу, как только я это подобрал. Знаешь, как-то отошло. Отпустило.
Вигмар несколько раз глубоко вздохнул, хотел сунуть амулет обратно под рубаху, но Рагна-Гейда перехватила его руку:
— Постой! Покажи-ка…
— Да смотри… — несколько удивленно отозвался Вигмар. Видела же…
Но Рагна-Гейда увидела то, чего не замечала рань ше. Сейчас Вигмар держал амулет не прямо, а боком, и бессмысленные царапины, которые она раньше едва от метила вниманием, вдруг вызвали в ней смутное воспоминание о чем-то важном. Эта странная руна, похожая на перевернутую «вин»… Это было похоже на что-то знакомое. Знакомое, осмысленное и очень важное.
Рагна-Гейда взяла с очага уголек и начертила на сером камне очага перевернутую руну «вин». Посмотре ла на нее, а потом добавила такую же, служащую как бы ее отражением. И рисунок, который у нее получился, был знаком всякому, кто хоть немного разбирается в рунах.
— Это не перевернутая «вин», — тихо и убежденно сказала Рагна-Гейда. — Это «манн». «Манн», разрезанный пополам. И это значит…
Сейчас ей казалось удивительным, что она не догадалась сразу. Так всегда бывает: правильная мысль, до ставшаяся ценой долгого труда, кажется единственно возможной и потому лежащей на поверхности.
— Что? — спросил Вигмар. Его странная лихорадка совсем прошла, он снова чувствовал себя здоровым. Но, похоже, непонятный приступ одарил их столь же непо нятным открытием.
— Что таких амулетов два, — прошептала Рагна-Гейда, потрясенная и значительностью собственной догадки, и ее простотой. — Это же полумесяц. Значит, где-то есть еще один такой же. А вместе — луна, а на ней полная «манн». Руна помощи и человеческой связи. Этот амулет, наверное, помогает хранить дружбу и передавать силу. Я о таких раньше не слышала, но… Чего на свете не бывает?
Вигмар не ответил: она была совершенно права. Теперь он не удивился бы ничему. А память старательно разворачивала множество событий, произошедших с тех пор, как он повесил себе на шею этот удивительный золотой полумесяц, снятый с утопленника. А что, очень может быть. Полумесяц нагревался, когда он готовился нанести удар мертвому оборотню… Тогда он этого не заметил, приписал собственному возбуждению… И еще… Все складывалось так ясно, что вопросов не оставалось. Кроме одного.
Кто он? Тот, у кого второй полумесяц?
Серый рассвет, выплывший на спине туманов из холодного озера, застал дружину Эрнольва в тревожной растерянности. К утру кое-как перевязали раненых и собрали убитых в одно место. Тридцать восемь человек исчезло бесследно: в облике златорогих оленей они ускакали на зов невидимых троллей. Шестнадцать человек оказалось убито, еще восемь к утру умерло от тяжелых ран, нанесенных острыми рогами и тяжелыми копытами. Среди оставшихся было еще много раненых и еще больше напуганных. От фьялльской дружины Эрнольва осталось восемнадцать человек, и раудам было не лучше — они лишились вождя. Ульвхедин ярл, которому достался лучший кусок оленины, первым умчался на четырех ногах. И ни его, ни других никто не ждал назад. Никогда.
Утром Эрнольв ярл, оставив Книва сидеть на страже возле заснувшей наконец Ингирид, вышел из землянки на берег и гулко стукнул мечом по умбону щита. Обстоятельства требовали устроить «домашний тинг» — хотя какой уж тут дом!
Хирдманы, сидевшие и лежавшие вокруг костров, подняли головы, повернулись к нему. На всех лицах была угрюмая, озлобленная растерянность, у многих серели повязки с кровавыми пятнами.
— Ульвхедина ярла нет и едва ли он скоро вернется! — сказал Эрнольв. — Раудам стоит выбрать себе нового вожака, хотя бы до тех пор, пока вы не увидитесь с конунгом.
— Я думаю, люди охотнее будут слушаться меня, чем кого-нибудь другого, — мрачно, но уверенно ответил ему Хардгейр Вьюга. — Немного здесь наберется людей знатнее меня.
Эрнольв не был особенно счастлив этим заявлением: он не любил Хардгейра, заносчивого, неприветливого и жадного до золота и почестей. Сейчас худшего вождя для раудов нельзя было и нарочно выбрать. Если у кого-то и хватит упрямства настаивать на продолжении похода, то только у Хардгейра.
Однако рауды молчали, не возражая, и Эрнольв даже бровью не повел, ничем не выдав своего неудовольствия.
— Тогда, может быть, ты скажешь мне, сколько у вас осталось воинов, способных держать оружие? — спросил он.
— Да уж побольше, чем у вас, — проворчал Хардгейр. Он был заранее настроен против фьялля, который, того и гляди, попробует заполучить власть, поскольку он, дескать, муж конунговой дочери. Не на таких напал! — Всего восемьдесят два человека. Может, еще кто поправится…
— Но сейчас — восемьдесят два! — подвел итог Эрнольв. — Я не имею права приказывать вам, но мог бы посоветовать…
— Нам не надо умных советов… — начал Хардгейр, но Эрнольв продолжал, повысив голос и заглушив его:
— Посоветовать как следует подумать прежде, чем пытаться идти дальше.
— Этот поход одобрили боги! — воскликнуло несколько голосов. Как видно, за ночь Хардгейр успел потолковать со своими людьми и сейчас большинство было с ним согласно. — Жертвоприношение… Островной Пролив… Альвкара…
— Я был на том тинге и тоже видел знамение! — ответил разноречивым голосам Эрнольв. — Боги благословили начало похода, но едва ли они хотели, чтобы он продолжался вечно. Мы хорошо начали поход, но то, что с нами происходит здесь, уже не слишком похоже на удачу. А скорее похоже на то, что боги советуют остановиться.
— Ты советуешь нам идти смирно домой, а сам дождешься своих фьяллей и с ними двинешь за золотом? — прищурившись, сиздевкой выкрикнул Хардгейр. — Мы не так-то просты!
