знаку все огромное войско двинется вперед, и он ощущал себя всемогущим, почти как сам Один.
На жертвеннике, сложенном из крупных серых валунов, лежала огромная туша быка, и черная кровь еще дымилась на снегу. Сегодня был самый короткий день в году, и следовало торопиться, пока не начало темнеть. Но Торбранд медлил, стараясь совладать со своим волнением, с той огромной, неудержимой силой, которую вливали в него глаза тысяч его воинов. Наконец он поднял молот, сделанный из кремня — священный знак власти конунгов Фьялленланда — и освятил жертву знаком Мйольнира.
— Мы даем эту жертву вам, Светлые Асы, и тебе, Отец Побед! — глухо выговорил Торбранд, подняв глаза к серому небу. На высоком пригорке, где его было видно всем, он чувствовал себя как бы на перекрестном пути всех ветров. Тысячи фьяллей, готовых к боевому походу, смотрели на Торбранда, сила их ратного духа стекалась к нему, как сила клинка стекается к разящему острию, и от него отражалась к небесам. Он хотел говорить громче и внушительнее, но волнение перехватило горло. — Благословите начало нашего похода, и каждый день я буду посвящать вам новые жертвы.
Он не нашел, что прибавить к этому. Да было и не нужно: и боги, и люди знали его помыслы и стремления. Пять месяцев он посвятил собиранию этого войска; и вот теперь, когда оно было собрано, сила каждого из этих людей, острота и гнев каждого меча, стремительность каждого корабля вошли в душу Торбранда, и себя самого он ощутил огромным и необъятным, как целый мир. Вся земля фьяллей в эти мгновения говорила его устами. А когда один говорит за всех, много слов не требуется.
Хродмар сын Кари принял у конунга священный молот и подал большую серебряную чашу, полную бычьей крови. Торбранд взял чашу, обмакнул в нее метелку из можжевеловых веток и с широким размахом принялся кропить чернеющие внизу толпы воинов, корабли, оружие — все, до чего мог дотянуться. С громким торжествующим криком, потрясая поднятыми мечами и копьями, люди двигались мимо подножия взгорка, подставляя под капли жертвенной крови свое оружие, а ярлы и хельды за спиной Торбранда запели:
Сыновья Стуре-Одда Сёльви и Слагай с двух сторон подожгли костер под тушей быка, серый густой дым со знакомым, тревожным и торжественным запахом горящего мяса потянулся к небу. Столб дыма был темен, плотен и стремительно мчался вверх. Это был хороший знак, и голоса зазвучали гроглче и одушевленнее:
В гуще дыма вдруг мелькнуло что-то живое; подняв глаза над полупустой чашей, Торбранд разглядел вьющихся над жертвенным костром птиц. Два крупных черных ворона кружили над жертвой, словно исполняли торжественный танец, и волна ликования, всепобедной веры в удачу охватила Торбранда. Ему хотелось закричать, броситься в холодные волны, но сила его чувства была так велика, что не давала двинуться, и он стоял, как окаменев, не сводя глаз с двух посланников Отца Побед. Сам Один прислал своих воронов принять жертву — это несомненный знак победы.
— Смотрите, смотрите! — вразнобой кричали на берегу. — Вороны! Это они: Хугин и Мунин! Один прислал их! Он обещает нам победу!
И над всем пространством Трехроговго Фьорда гремела старинная боевая песнь, в которой тысячи голосов слились в могучий рев, подобный реву бури:
Первый день на празднике Середины Зимы подходил к концу, уже стемнело. Но в гриднице усадьбы Золотой Ручей было светло от пламени трех очагов и бесчисленных факелов; огонь отражался в начищенных умбонах щитов, бросал блики ыа серебряные украшения ножен, на гривны и обручья сотни гостей. Стены были увешаны разноцветными щитами, мечи в богатых ножнах украшали столбы почетных сидений. Стену позади женской скамьи завесили ткаными коврами.
— Не хуже, чем в палатах Асгарда! — кричал слегка пьяный и очень довольный Гуннвальд. — От золота светло, как днем!
За столами и прямо на полу возле очагов пировало столько народа, что Вигмар едва сумел пробраться к середине палаты, где уже стояла Рагна-Гейда, одетая в темно-коричневое платье, отделанное тремя полосами алого шелка, заколотое двумя золотыми застежками с цепью из старого кургана. Невесту окружали Эльдис и Вальтора; Валътора была разгорячена и счастлива не меньше самой Рагны-Гейды, а Эльдис тонко улыбалась какой-то новой, скрытно-насмешливой улыбкой, несвойственной ей прежде.
Перед невестой стоял Гуннвальд, держащий на широком деревянном блюде крупное золотое кольцо. Когда-то им владел Гаммаль-Хьёрт, когда-то его достали из кургана братья Стролинги, когда-то оно предназначалось в приданое девушке, выдаваемой за Атли сына Логмунда. Но сейчас ему предстояло сослужить службу, для которой ни один из прежних владельцев его не предназначил. Вигмар встал возле Гуннвальда и Рагны-Гейды, немного помедлил, собираясь с мыслями. Он так долго ждал этих мгновений, то терял веру в них, то вновь обретал ее; собственная свадьба казалась ему чем-то отдаленным и нездешним, как пиры Валхаллы. И вот она пришла, но шум вокруг, суета пира и раскрасневшиеся лица гостей мешали ему сосредоточиться.
Рагна-Гейда посмотрела ему в лицо, и Вигмар сделал ей неприметный знак глазами: все будет хорошо. Теперь он наконец-то мог твердо обещать ей это. В мыслях его прояснилось, и он положил руку на кольцо. Шум за столамн поутих.
— Я клянусь этим священным золотым кольцом, что беру в жены Рагну-Гейду дочь Кольбьёрна из рода Стролннгов и буду хранить и оберегать ее, насколько хватит моей жизни, — негромко сказал Вигмар, держа руку на кольце и глядя в глаза Рагне-Гейде. — Я беру ее по ее согласию и согласию ее родичей, и дети наши будут полноправными наследниками всему, что я имею или приобрету в будущем, — говорил Вигмар, с трудом вспоминая необходимые слова. Все это казалось не имеющим значения, но так было нужно. Уважение к жене принадлежит к тем обычаям, которых не отменят никакие перемены.
Вигмар взял с блюда кольцо и надел его на палец Рагне-Гейде. Держась за руки, они стояли между
