Слава тебе, Регинлейв!
И все войско закричало единым голосом, гулко ударяя мечами о щиты. Горы дрожали, озеро гнало рябь по воде, устрашенное яростной мощью пришельцев. Валькирия реяла в воздухе, подняв обе руки над собой, как лебединые крылья, и ничего не могло быть слаще для ее слуха, чем эта бессловесная песнь боевой доблести.
Эрнольв стоял позади всех, у самой воды, и молча сжимая обеими рукам рукоять меча. В словах Регинлейв он услышал больше, чем другие. «Там ждет вас то, к чему вы стремитесь». Многих ждет там славная смерть. А он, Эрнольв сын Хравна, уже много месяцев стремится к второй половине своего амулета. И теперь, когда чары троллей и ведьм будут разрушены, он наконец-то дойдет до своего невольного побратима.
Время близилось к полудню, по серые сумерки едва-едва начали редеть. После ночи, проведенной за пиршественными столами, усадьба Золотой Ручей еще не проснулась толком. Кое-кто начал шевелиться, две-три зевающие во весь рот рабыни собирали с неубранных столов остатки еды, пригодные на завтрак, усердный Гроди сметал в широкую плетеную корзину рыбьи кости и прочие отходы, годные на корм скоту. Хозяева и гости усадьбы сладко спали; на широких помостах, на полу возле очагов, на скамьях, в каждом углу слышалось сопение, похрапывание, сонное бормотание. Начало праздника Середины Зимы удалось на славу, и Золотой Ручей собирался веселиться еще не меньше трех дней.
В сонной тишине неожиданно громко прозвучал стук в дверь большого дома.
— Кого это тролли принесли, — зевая, протянула Фроа. Она только что поднялась и лениво закалывала пучок волос на затылке, держа на коленях головное покрывало.
— Может, опять валькирия? — улыбнулся Гроди.
— Валькирия пришла бы вчера, на пир! — промычал Олейв, не открывая глаз. — Открывайте, чего ждете? А то этот дятел весь дом перебудит. А после хорошей пирушки надо хорошо поспать — набраться сил для новой…
Гроди отворил дверь. За дверью стояла низенькая, толстая, как копна, старуха с коричневым лицом. Вид ее показался Гроди таким страшным, что он невольно отпрянул и не нашел слов.
— Поди скажи хозяину, что идут фьялли! — без приветствия заявила старуха. — Много, целая рать. Живая молния разорвала наши заклятья, а чтобы достать новые, созревшие, мне нужно время. А фьялли будут здесь еще до вечера. Пусть все люди, умеющие драться железом, поднимаются, И пусть хозяин не забудет свою молнию.
Выпалив все зте скрипучим, но твердым голосом, старуха метнулась прочь от порога и пропала, растворилась в сумерках. Бедный Гроди бглл готов поклясться, что она попросту провалилась сквозь землю. Но каждое слово ее тревожной и непонятной речи сидело в его памяти, как вырезанное рунами на камне.
— Что, что там бормочут про фьяллей? — послышался сзади голос Сленга, — Будут до вечера?
Услышав слово «фьялли», почти все мужчины подняли головы. Гроди пересказал речь диковинной старухи, потом подумал и пересказал еще раз. Он мало что понял, кроме двух основных мыслей: что идут фьялли и что надо скорее рассказать обо всем хозяину. А кто теперь хозяин Золотого Ручья? Что бы там ни было, а у Гроди хозяин был один — Вигмар Лисица.
Очень скоро усадьба стряхнула дрёму и засуетилась. Мужчины торопливо одевались и снимали со стен и столбов свое оружие, женщины подавали им холодную воду умыться и пиво — гнать прочь гул в голове. Тьодольв и Гейр вполголоса спорили под дверью крошечной хозяйской спальни, будить или не будить Вигмара. Тьодольв был за то, чтобы будить — принять на себя всю ответственность за происходящее он не решался. В этом Гейр был с ним согласен, но ему не хотелось таким вот образом разбудить свою любимую сестру в первое утро после ее свадьбы.
— Чего мы, сами людей посчитать не сможем? Оружие раздать, кому не хватает? — убеждал он Тьодоль-ва. — Эдельмод, Гуннвальд, Эйгуд Упрямец — тут хватает людей, умеющих распоряжаться. Может, мы и вообще без Вигмара обойдемся.
— Если мы без пего обойдемся, он нам этого никогда не простит! — весомо заявил подошедший в это время Гуннвальд. — Плохо вы его знаете, ребята! Эй, Вигмар! — крикнул Гуннвальд и грохнул кулаком в дверь покойчика. — Туг приходила ваша знакомая старуха с дальнего пастбища. Поздравила вас со свадьбой, пожелала богатства в доме, шестерых сыновей и одну дочку, а еще сказала, что к нам на пир идет целое войско фьяллей. К вечеру поспеет, так что надо опять пиво варить.
Еще до того, как Гуннвальд с подходящим как никогда прозвищем Надоеда кончил свою речь, Вигмар кинулся одеваться. Его не удивил и не раздосадовал подобный «свадебный подарок» — ведь вся сага о его любви и сватовстве была сплошным сражением.
— Они еще сделали нам любезность, что пришли сегодня, а не вчера! — весело бросил он через плечо Рагне-Гейде. Заметив, что она смотрит на него огромными от ужаса глазами и натягивает беличье одеяло к подбородку, как будто в теплый покойчик ворвался ледяной ветер с озера, Вигмар наклонился к ней, поцеловал и потерся носом о ее щеку. — Не бойся! — утешил он ее. — Ты же знаешь, я бессмертный! В качестве «утреннего дара»[53] я принесу тебе головы парочки фьяллей!
Затянув пояс, он устремился к двери.
— Свою принеси! — запоздало крикнула Рагна-Гейда, когда дверь за ним уже захлопнулась.
Рагна-Гейда осталась одна. Крепко прижимая к груди беличье одеяло, она смотрела в полутьму покойчика и растерянно прислушивалась к своим ощущениям: ей казалось, что вместе с Вигмаром и из покойчика, и от нее самой ушло тепло, ушла сама жизнь. Теперь он и она были единым целым, которое ни разлука, ни смерть не смогут разорвать — если одна половина исчезнет, то второй останется только умереть, потому что жить она уже не сможет.
Больше Рагна-Гейда не была девушкой из рода Стролингов, она была женой Вигмара сына Хроара и для нее существовало только то, что касалось его. Она больше не жалела об Эггбранде — его поблекший образ стал ей чужим, и она неосознанно молилась, чтобы и боги забыли о нем, не вздумали ставить его смерть в вину Вигмару, если уж пришло время расплачиваться. Именно сегодня, сейчас, опять фьялли, опять битвы… Рагна-Гейда лежала неподвижно, как придавленная страшной угрозой; откуда-то из небытия возникла расплывчатая, страшная тень и невидимо грозила: вот сейчас, когда вы хотели быть счастливыми, мы вас заставим за все расплатиться! За нарушение долга перед родом, за убийство Модвида, за любовь к кровному врагу! Никуда вы не денетесь, за все приходится платить! За все! За ваше сегодняшнее счастье, большее, чем положено людям, доступное одному-двум из сотни!
А много ли человеку надо, чтобы перестать быть живым? Да, он живуч, он упрям в своем стремлении выжить во что бы то ни стало, так изумительно упрям, что даже боги удивляются силам, которые пробуждает в их созданиях желание жить. Но Рагне-Гейде вспомнилось, как горло Модвида встретилось с острием Поющего Жала — и все, только кровь на полу. «Ты же знаешь, я бессмертный!» Нет, она не верила в его бессмертие. Он такой же человек, как и все, и смерть, жадная до всего живого и горячего, точно так же сторожит его малейшую неосторожность…
Отбросив одеяло, Рагна-Гейда придвинула к себе весь ворох своей одежды. То же самое свадебное платье, те же золотые застежки. Если что — для костра и переодевать не надо. Путаясь в собственных кудряшках, она кое-как, неумело заколола их на затылке и повязала белым женским покрывалом. Вообще-то голову новобрачной этим утром должны покрыть старшие женщины, но теперь уж не до обрядов.
Обряды гибнут, да и пусть их, Главное, чтобы выжило то, что они предназначены хранить — любовь к жизни и связь поколений.
По узким лесным тронам, по каменистым, скользким от изморози горным склонам не могло пройти большое войско, и фьяллям поневоле пришлось разделиться. Пять больших отрядов двигались по отдельности, но старались не расходиться далеко. То и дело над застывшим, продрогшим лесом взлетал густой рев боевого рога — отряды перекликались, подбадривая друг друга.
Отряд Эрнольва шел первым. Сейчас все было иначе, не так, как в его первую поездку вокруг озера. Огненный меч Регинлейв невидимо для них разрубил чары квиттингских духов, опутавшие берега, ехать было легко, тропинки, как колосья из развязанного снопа, бежали в разные стороны: вдоль воды, вверх по склонам гор, в долины. Оглядываясь, Эрнольв не узнавал местности: вроде бы он проезжал уже здесь, но в
