меди, остриями копий пытались выковорнуть хоть кусочек, но порода держалась крепко. Золотые прожилки горели над головами так ярко, что от них было светло и огня не требовалось. Чуть подальше пещера понижалась. Там можно будет потрогать и серебро, и золото…
— Стойте! — вдруг опомнившись, воскликнул Эр-иольв. Словно чья-то сильная рука решительно сорвала завесу с его рассудка: он понял, что эта пещера, полная сокровищ, есть новая ловушка, приготовленная здешними троллями. Куда приведет их эта подземная дорога? Что и кто их там встретит? Выйдут ли они назад? — Стойте! — кричал он, хватая за плечи проходящих мимо и с ужасом бессилия вспоминая, что вот так же напрасно пытался остановить раудов, бегущих к сияющему озеру. — Вы погибнете там! Вы ничего не получите, ничего не найдете! Здешние тролли вам не дадут ни крупинки! Они погубят вас! Вас сожрет эта гора! Сожрет! Возвращайтесь, пока не поздно!
Но, похоже, было поздно. Хирдманы не отвечали Эрнольву ни слова, они просто не замечали его. Мимо него, поверх его головы их взгляды стремились к золотым молниям, бегущим по верху пещеры, на лицах было восторженное оцепенение. Кроме этих прожилок золота в беловатой, полупрозрачной кварцевой породе, похожей на лед, для них не существовало ничего. Эрнольв кричал, даже бил своих товарищей, надеясь разбудить — все напрасно. Они не замечали ударов, словно окаменели; непонятная, но могучая сила тянула их дальше и дальше внутрь горы.
Свет позади начал меркнуть, а золото оставалось все так же недостижимо высоко. Эрнольв бранился самыми последними словами, чуть не плача впервые в жизни от бессильной ярости. Он один сознавал, что все эти люди обречены, что им больше никогда не увидеть дневного света, но ничего не мог поделать. Но и бросить их, одному бежать назад, пока выход из горы свободен, он не мог. Он составлял одно целое со своей дружиной, и у них был один путь до конца.
Еще вчера вечером, слушая рассказы Эрнольва и его людей, Арнвид ярл пожалел, что в его дружине нет Сёльви и Слагви, сыновей Стуре-Одда. Девятнадцатилетние близнецы славились как хорошие воины, но в далеких походах их ценили не за смелость и не за умение обращаться с оружием. Сыновья кузнеца- колдуна, водящего знакомство с троллем из Дымной Горы, считались как бы живыми амулетами войска, охраняющими от всяческой нечисти и нежити. Если бы они были сейчас здесь, то и Арнвид, и все его люди чувствовали бы себя гораздо спокойнее.
И сейчас, зайдя уже довольно далеко на юг вдоль берега Золотого озера, Арнвид ярл снова подумал, что в его многочисленной дружине явно не хватает тех двоих. Рог Торбьёрна Запевалы еще изредка ревел за дальним ельником, а отряд Эрнольва Одноглазого, шедший восточнее, уже давно перестал отзываться. Погода портилась, серые тучи сомкнулись плотнее, откуда-то примчался резкий холодный ветер. На ходу хирдманы закрывали лица рукавицами и недовольно хмурились.
— Гадкое местечко! — бормотал Арнвид ярл, по привычке потирая рукой бороду. — Самое раздолье троллям!
— Что, опять иголки замучали? — мимоходом бросил ему один из хирдманов, Торгест Зубоскал.
Это была одна из любимых шуток, уже порядком прискучившая: тонкие рыжие прядки в бороде Арнвида напоминали пожелтевшие сосновые иглы, и если он тер по привычке подбородок, непременно кто-то осведомлялся, не слишком ли сильно колются иголки.
Арнвид ярл хотел ответить, поднял голову и вдруг остановился. Моргая под ветром, он вглядывался и не мог понять, не мерещится ли ему движение на вершине ближней горы.
— Эй, поглядите-ка! — позвал он окружающих, показывая рукой вперед.
Гора была довольно высока и крута; ее склоны покрывали заросли мелкой ели и можжевельника, а каменистая вершина была свободна, словно нарочно предназначена для троллиных плясок, и нечто подобное там сейчас и происходило.
Пять, шесть, семь — сосчитать не удавалось — расплывчатых фигур двигалось по верхней площадке, то по кругу, то навстречу друг другу, то двумя рядами, то вразнобой. И все же в этих движениях был какой-то смысл: они казались нелепым и причудливым танцем. Головы и верхняя часть туловища неведомых плясунов были закутаны в серые плащи или шкуры — странным казалось, как они умудряются вслепую не сталкиваться и не скатываться с неширокой площадки на вершине. Серые шкуры почти сливались с серыми тяжелыми облаками, следить за танцем было трудно, но оторвать глаз — невозможно; движение завораживало, камени-ло, пугало своей непонятной, но неоспоримой значительностью.
— Тролли! — прошептал кто-то совсем рядом с Арнвидом ярлом, и он не узнал охрипшего от изумления голоса.
Тролли! Никем другим не могли быть эти странные существа. Едва Арнвид ярл понял это, как ему захотелось бежать прочь со всех ног, забыв и о добыче, и о славе. Эта странная пляска велась неспроста — это было колдовство, не сулящее пришельцам ничего хорошего.
Сила их оружия столкнулась здесь с другой силой, сквозь которую меч пойдет, как через воду, никого не ранив и ничего не добившись. И никто не поможет. Регинлейв только открыла фьяллям дорогу, а дальнейшее должна решить их собственная доблесть.
Гул ветра оглушал, и настороженный слух вдруг разобрал в нем заунывный низкий вой. Этот вой летел на ветру, как всадник верхом на диком коне с ледяной гривой, но не был ветром. Это была песня троллей.
А следом за ветром с неба ринулся снег. Он был подобен лавине: слепящие, густые и крупные хлопья сыпались с неба и неслись в потоках ветра, засыпая лица, не дазая ни глядеть, ни дышать. Они были везде, как будто ветер нес их сразу со всех сторон. Мокрый, насыщенный тяжелой влагой снег залеплял глаза и носы, фьялли кашляли, ладонями сдирая хлопья с лиц, не едва успевали вздохнуть, прежде чем новые пригорошни снега душили их. Вертясь на месте, они пытались повернуться к ветру спиной, но ветер был всюду. Сгибаясь, падая на колени, люди прятали лица в ладонях, и тут же на спине и на плечах у каждого вырастал снежный горб, гнущий к земле. Хирдманы бежали вслепую, подгоняемые ветром, не зная, что впереди и что под ногами, скользили, падали, катились вниз по каменистому склону, ушибаясь и не успевая почувствовать боли.
Буйный ветер и снег, как голодные драконы, сожрали пространство и время. Каждый, кто кое-как боролся со стихией за глоток холодного воздуха, был одинок и потерян в жестоком буране, и далее не помнил, что совсем недавно их было целое войско.
Рука Эрнольва, ползшая по стене пещеры, вдруг сорвалась в пустоту. Дневной свет позади давно исчез, и Эрнольв даже не знал, существует ли еще выход из горы, скрывшийся за поворотом, или гора закрылась, впустив их, чтобы никогда больше не выпустить обратно? Золотые жилы змеились по потолку пещеры, такие же недосягаемые, но свет их не достигал пола, и идти приходилось наощупь. Вокруг, так же ощупью, двигались хирдманы; Эрнольв пробовал звать их, называл имена, но никто не откликался. Только по шороху шагов вокруг, похожему на шуршание чешуи ползущего по камню дракона, Эрнольв догадывался, что не один здесь. Пока еще. Почему-то ему казалось, что их стало меньше. Дружину сожрала темнота. А может быть, уже и не только темнота. Но все продолжали идти вперед, и он тоже шел. Другого пути просто не было.
Остановившись, Эрнольв вслепую поводил рукой по воздуху, но там, где должна быть стена, нащупал только пустоту. Что это? Простое углубление, щель в стене пещеры? Провал? Пропасть? Нагнувшись, Эрнольв пошарил по шершавому камню возле самого пола пещеры. Пальцы были так густо покрыты каменной и рудной пылью, что почти не ощущали холода. Или он совсем застыл? Понемногу превращается в камень?
Эрнольв остановился: ему было тяжело, как будто всю эту невообразимо громадную гору он тащил на плечах. Стараясь отдышаться, он прижал руку к груди. Рунный полумесяц был теплым и слегка дрожал, то ли в лад дыханию Эрнольва, то ли от своего собственного, тоже нелегкого дыхания. Но все же амулет жил и вливал в кровь Эрнольва новые силы. Надолго ли их хватит?
Стена заворачивала. Эрнольз повернул, шагнул сначала осторожно, везя подошвой по полу. Никакого провала не было, и он пошел дальше смелее. Судя по шороху, кто-то из хирдманов завернул вместе с ним. Эрнольв опять попробовал окликнуть, уже не надеясь на ответ. Ответом были тишина и сосредоточенный шорох — окаменевшие душой люди искали дорогу дальше, в глубину горы, к своей новой матери, в свой новый истинный дом.
