жене — мечтать о золотых застежках. Умные женщины понимают, что бронзовые держат платье ничуть не хуже…
— Я понимаю все это, — снова прервал Эрнольв. — И я говорил об этом конунгу. Но ему нанесены жестокие обиды, и он должен за них отомстить. Он не откажется от войны, пока не добьется своего. И тех, кто хочет воевать, тоже очень много. Сколько ты платишь за каждый новый нож, топор, лемех для плуга? Разве ты не хочешь, чтобы железо было дешевым?
— Я хочу сохранить голову на плечах, — рассудительно ответил Аскель. — Мне никто не даст другой головы, а сагу про мою гибель никто не сложит. Это конунгу достанется много серебра и золота, много оружия, скота, кораблей, рабов и прочих сокровищ.
— И восемь знатнейших квиттинских девиц в жены, — добавил Хаки Ловкий.
— Да, — согласился с братом Аскель и продолжал: — Это про конунга сложат много хвалебных песен, таких искусных и пышных, что простой человек в них и не поймет ничего. А я не конунг. Я слишком маленький человек, хвалебная песня мне не по росту. И меня не обижал никакой квиттингский тюлень. Скажу тебе прямо, у нас в округе в этого тюленя никто не верит.
— Это напрасно, — подавляя вздох, ответил Эрнольв. — Я видел его сам. И он погубил моего старшего брата. И никто не даст мне другого. Я должен за него мстить. Так велят боги, так завещали предки. Предки не могут быть неправы. И все люди вместе тоже не могут быть неправы. Все фьялли хотят воевать, и мы должны идти со всеми. Истина всегда с теми, кого больше.
Моргая и двигая морщинами на высоком лбу, Аскель смотрел на Эрнольва со смешанными чувствами разочарования и удивления.
— Ты говоришь так просто, знатный ярл, и все-таки я тебя не понимаю, — сказал он наконец. — Ты говоришь, правда с теми, кого больше. Но разве наша правда — неправильная? Разве она хуже оттого, что нас сто, а их — тысяча? Разве оттого, что конунг прав, а я нет, кто-то другой засеет вовремя мое поле? Разве валькирии прилетят приглядеть за моими коровами?
— Я не пил из источника Мимира и не знаю всего, — твердо ответил Эрнольв. — Боги с теми, кого больше. Боги говорят через общий голос тинга. И мы должны подчиниться. Потом, со временем, эта правда откроется и нам.
Аскель покачал головой. Его спутники сделали движения, как будто хотели встать. Но Аскель вдруг положил руку на локоть Эрнольва, склонился к его уху и прошептал:
— Выходит, сегодня мы с тобой не договорились, Эрнольв сын Хравна. Но если со временем ты поймешь не конунгову, а нашу правду, то ты можешь рассчитывать на нас. Если когда-нибудь и другие люди скажут, что им нужен не воинственный, а миролюбивый конунг, и укажут на тебя, то тинг нашей округи можешь уже считать у себя за поясом. Пусть слышит богиня Вёр — и больше никто!
Аскель многозначительно подмигнул онемевшему Эрнольву и встал. Дверь гостевого дома за ними закрылась, а Эрнольв все смотрел им вслед. Отец, оставшийся в Пологом Холме, предупреждал его о чем-то подобном. Нет, Эрнольв и мысли не допускал пойти против Торбранда конунга, но и от сказанного бондами так просто не отмахнешься. Не все люди хотят войны. Многие — но не все. Значит, на стороне Торбранда конунга много правды, но не вся. Валькирия Регинлейв явилась в Аскрфьорде и указала сверкающим мечом на юг — значит Один поведет фьяллей на эту войну. Но вдруг и в самом Асгарде есть кто-то, кто думает иначе? Думает и молчит, как сам он, Эрнольв, думает и молчит? Есть или нет?
На дворе усадьбы Серый Кабан поднялся шум: до Хроара Безногого, сидевшего в гриднице с гостем, стали долетать удивленные выкрики хирдманов и работников, недоуменный смех женщин, восторженные визги детей. «Зайцы, зайцы!» — ворвался в открытую дверь восхищенный, звонкий крик Эльдис, и Хроар поморщился, как от сквозняка.
— Должно быть, Вигмар вернулся, — ответил Хроар на вопросительный взгляд гостя, Бальдвига Окольничего. — Он охотился. Нет бы посмотреть за рабами — он все охотится…
— Молодому сильному мужчине не так уж весело все время сидеть дома, — вступился за Вигмара Бальдвиг. — Особенно если у него нет жены.
Бальдвиг благодушно усмехнулся, призывая и Хроара смотреть веселей. Рауд был на пять-шесть лет старше своего квиттингского друга, но казался моложе, поскольку сохранил здоровье и бодрость; в его темных волосах не виднелось седины, и лишь в короткой густой бороде белело несколько нитей, казавшихся случайными. Невысокий ростом и толстоватый, Бальдвиг Окольничий не производил впечатления грозного бойца и меж тем был уважаем решительно всеми, кто его знал, даже недругами. На его высоком залысом лбу прямо посередине виднелась морщина в виде галочки, наводившая на мысль, что здесь скрыто нечто особенное. Темные брови, стянутые к переносице, высокими ровными полукружьями обрисовывали умные карие глаза. Бальдвиг был человеком деятельным, но не суетливым, осторожным, но не трусливым, твердым, но не упрямым, и в каждом деле умел найти ту счастливую грань, какая была найдена в его собственных качествах.
Хозяин Серого Кабана раздраженно потряс головой, но сдержался и не стал бранить сына при госте. Конечно, Бальдвиг Окольничий, хоть и жил в Рауденланде, был давним другом их семьи и не хуже самого Хроара знал все странности Вигмара, но все же…
— Что же за чудесных зайцев он несет? — улыбнулся Бальдвиг.
— Уж наверное, не простых, — ворчливо ответил Хроар. — Должно быть, с золотыми ушами и серебряными ногами. У него теперь все непростое…
Через порог шагнул Вигмар. На его лице была веселая усмешка, размашистые движения говорили об отличном расположении духа.
— Приветствую тебя, Бальдвиг сын Свартхедина! — радостно крикнул он. — Ты давно у нас не был!
— К доброму другу дорога коротка — отчего бы тебе самому ко мне не заглянуть? — с улыбкой ответил Бальдвиг. Ему нравился Вигмар, как многим, у кого не пересекались с ним дороги: на уверенного в себе и скорого на язык человека всегда приятно посмотреть. — Что ты принес?
— Да так, безделицу! — с истинно геройской небрежностью ответил Вигмар, но в голосе его слышалось предвкушение близкой забавы.
За его спиной в двери уже виднелись любопытные лица челяди и женщин. Вигмар подошел к скамье, где сидел напротив хозяина Бальдвиг, и сбросил с плеча копье. Взгляд гостя с изумлением и восторгом скользнул по копью — нечасто увидишь такое замечательное, богатое и грозное оружие! Но едва Бальдвиг открыл рот, чтобы поздравить Вигмара с приобретением, как взгляд его упал на трех зайцев, подвешенных к древку копья. И рауд замер с открытым ртом, забыв, что хотел сказать. Передние лапы каждого из трех зайцев были всунуты в золотые обручья и таким образом сцеплены на древке. На шее самого крупного была намотана толстая золотая цепь. Бальдвиг едва удержался, чтобы не протереть глаза. В молодости он много лет провел в дружине конунга раудов, Бьяртмара, и был его окольничим, а на усадьбе конунгов насмотришься таких странностей и причуд, столько низости и благородства, благоразумия и безрассудства, что потом уже и захочешь удивиться — да не найдешь чему. Но такого чуда ему не приходилось видеть даже в палатах конунга.
— О… Откуда это? — выговорил наконец Бальдвиг.
— Это? — небрежно спросил Вигмар, стряхивая добычу на лавку. — Да они теперь так бегают. Разве ты не знал?
— К нам такие не забегали… — пробормотал Бальдвиг, понемногу приходя в себя.
— Они так бегают с тех пор, как этот Сигурд одолел мертвеца! — Хроар кивнул на сына, который усмехнулся при этом, не поднимая глаз. Отец не переставал ворчать и предрекать беды, но Вигмар знал, что в глубине души Хроар гордится его подвигом. — Теперь у нас все ближние долины усыпаны золотом! Только очень ленивый не носит на каждой руке по золотому обручью!
— Да, я слышал об этом! — протяжно отозвался Бальдвиг, медленно погладил бороду, поглядывая то на отца, то на сына, словно прикидывая, не обманывают ли его квитты. — Неудивительно, что конунг фьяллей собирается идти на вас войной.
— Уже ходил! — поправил его Вигмар. — И вернулся с такой славой, что тролли складывают о нем и его войске длинные саги. Да такие, что их при добрых людям и рассказать стыдно.
— Однако… Да! — Бальдвиг хотел еще что-то сказать, но передумал и промолчал. В конце концов,
