Я редко ставлю музыку, пока нахожусь за рулем. Не то, чтобы мне это не нравилось – наоборот. Мне нравится музыка, и мне не по себе бывает, когда я не могу отдать ей все свое внимание. Я не верю в такое отношение к музыке, где она что-то вроде обоев – только фон и ничего больше. Еще причины: вкус у меня тяготеет к классике, что резко отделяет меня от остальных моих коллег – водителей тяжеловозов. Хотя я очень редко думаю о том, что они обо мне подумают, все-таки иногда неприятно, что тебя считают каким-то извращенцем, а переварить ту мерзость, которая нынче считается популярной поп-музыкой, я не могу. Поэтому я обычно предпочитаю тишину.
Но после тех выступлений, которыми нас одарили Дарла и Сьюзен, тишина стала казаться несколько принужденной.
– Как насчет Баха? Что-нибудь небольшое было бы просто замечательно.
– Сейчас сделаем.
– Погоди, я передумал. Лучше что-нибудь подходящее к такому дикому пейзажу. Как насчет Бартока, «Концерт для оркестра»?
Сэм выполнил мою просьбу.
Я оглянулся и обнаружил, что стал предметом ошеломленных взглядов.
– Барток? – одними губами произнес Роланд, подняв брови в отстраненном, почти клиническом удивлении.
– Ты во многих отношениях очень странный человек, – прокомментировал ситуацию Джон.
– Джон, – ответил я, – как тебе понравится: пешком прийти к Большому Взрыву?
– Прошу прощения.
На самом деле меня такое замечание вовсе не обидело. Я уже привык к подобным происшествиям. Ну и что, ну и пожалуйста: я вожу тяжеловоз и люблю классическую музыку. Ну и поцелуйте меня в задницу.
– Я всегда поражался, как мне удалось вырастить такого чудака в качестве своего сына.
– Сэм...
– Что?
– Ладно, неважно, – ответил я.
Движение стало плотнее, и временами приходилось довольно трудно, когда беззаботные инопланетные водители пытались обогнать нас для того, чтобы занять местечко получше в том или ином ряду. Я несколько раз предостерегающе ударил по клаксону и пугающе вильнул в ответ. После того все решили объезжать нас подальше. Разумное решение, потому что я вполне способен пустить этаких дорожных свиней на ветчину и окорока.
– Роланд, – спросил я, – тебе пока не видно, где поворачивать?
Выглянув в густой суп за окном, Роланд ответил:
– Нет, пока нет.
– Приглядывай, чтоб не пропустить, ладно?
– Разумеется.
Я обернулся назад, к Сьюзен. Теперь она тихо плакала. Она почувствовала на себе мой взгляд и сперва вопросительно посмотрела на меня. Потом быстро покачала головой, словно желая сказать: «Оставь меня в покое!».
Ладно, пожалуйста.
Я прижимался к самому правому краю быстрого ряда. Быстрый ряд по земным стандартам шириной примерно в два ряда. Остальная часть дороги была занята обратной дорогой, то есть теми рядами, по которым шло встречное движение. Для Космострады такие дороги бывают шириной только в полтора ряда, потому что большая часть движения по Космостраде была организована таким образом, что оно идет только в одном направлении. На дороге обычно нет никаких пометок. Металл покрытия никогда не принимает на себя никакой краски. Но если заехать на неположенную полосу, то начинаешь ощущать неприятную и очень тревожную вибрацию. Однако совершенно не видно, что могло бы ее производить, так как не видно никаких электронных устройств. Однако, когда проведешь на Космостраде примерно клик или около того, то начинаешь как бы видеть эти ряды. Это странно, но это так и есть. Я мог их видеть, могу и сейчас. Нахальные инопланетные водители все время старались обогнать нас по самому внутреннему краю полосы, и мне не хотелось, чтобы они отрезали нас от возможности свернуть. Поэтому я стал вести машину по самому внутреннему краю полосы. Вибрация может причинить головную боль, если долго так ехать, но нам очень скоро предстояло свернуть с дороги.
– Ну что, видишь?
– Нет, – ответил Роланд, – атмосфера страшно густая, правда?
– Сэм, можешь ты рассмотреть какие-нибудь объекты, которые отсюда движутся вправо?
– Нет, пока слишком рано. Может быть, кликов через десять. Однако все равно смотри в оба.
– На самом деле нет никакой необходимости. Если мы его пропустим, мы его пропустим. Это же все равно как бросить жребий, помните? Нам годится любой портал.
– Ты капитан на корабле.
– Мне нравится твой дух, Сэм. Парус поднят, и ветер полнит его.
– Что у меня поднято?
– Бом-бим-брамсель или как его там...
– Мне что-то кажется, что вся твоя терминология хромает.
– Ну ничего не поделаешь, я никогда не сталкивался впритирку с моряками.
– Вот как? А мне все казалось, что ты немного поплавал с той, такой фигуристой большегрудой дочуркой какого-то чиновника, в твою бытность в колледже. Очень давно это было... как ее звали? Зоя?
– Господи, ну и память у тебя.
– Зоя. Так ведь, правильно?
– Мне кажется, да. Ну конечно, я помню. Зоя Михайловна Титова.
– И ты еще говоришь, что это у меня память хорошая! – восхитился Сэм.
– Я только одно помню – Титова, и титьки у нее были замечательные. Очень красивая девчонка. Интересно, что с ней потом сталось?
– Тебе надо было на ней жениться. Она была по уши в тебя влюблена, если я правильно помню. Она к нам приезжала как-то на ферму.
– По-моему, да, – сказал я. – Это было очень давно. Мне не могло быть больше двадцати одного тогда. А ей, получается, около семнадцати.
– Ах, сладкоголосая птица юности.
– Чушь собачья.
– Говорю тебе, что тебе нужно было на ней жениться. Подумай, где бы ты сейчас был.
– В психушке.
– Ты замечательно устроился бы по жизни, вот что.
– Замечательно устроился бы
– А? Что? Глупости! Сейчас-то ты кто – водитель грузовика? Да? Такой талантливый парень, как ты, таскает груз с одного навозного шара на другой, лакает пиво...
– Вот черт, а пива-то и впрямь хочется... у нас есть?
– Не пытайся переменить тему.
– Ты сам поднял вопрос. Эй, там! Есть у нас в холодильнике пиво?
– Несколько бутылок продукции компании Ш энд Л, – раздался голос Дарлы. – То есть, Шона и Лайема.
– Ох-х-х, – ответил я. – А «Звездного облака» не осталось?
– Нет, извини, Джейк. Последнее ты выпил на планете Рагны.
– МЕРТЕ. Ладно, забудь об этом.
– Ты уверен, что не станешь пить «Шон энд Лайем?» – спросила Дарла.
– Нет, спасибо большое.
– Здоровенный глупый шоферюга с тяжеловоза, – продолжал Сэм. – Ты бы мог выполнить в жизни все, что пожелал бы. Был бы и ученым, смог бы стать и инженером. Все, что угодно.
