Присев на лавочку у подъезда знакомого двухэтажного дома (впрочем, почти все дома были мне тут знакомы), в свете, падающем из окна чьей-то кухни, я тщательно изучил содержимое карманов и обнаружил: не первой свежести носовой платок, полупустую пачку сигарет, зажигалку, журналистское удостоверение и двести восемнадцать рублей денег.
Да, негусто. На билет до Москвы явно не хватит. Разве что до Киева… Только вот кто у меня эти рубли возьмет в оплату проезда, если ближайший обменный пункт здесь наверняка только в Житомире и вообще ночь на дворе? Кстати, о ночи. Ночевать-то где? В чистом поле? А ведь становится прохладно, блин… Можно, конечно, развести костер в сторонке и пересидеть до рассвета. Вспомнить, так сказать, юность. Если еще и картонку относительно чистую найти да пару-тройку газет, чтобы тело под рубашкой обернуть (бумага хорошо тепло держит), то и вздремнуть, вероятно, удастся. Ладно, удастся. А завтра что? Места хоть и знакомые, но знакомых-то давно никого не осталось. Семнадцать лет как-никак. Советский Союз успел распасться, какие уж тут знакомые… Опять же, люди военные на месте долго не сидят…
Дверь подъезда хлопнула, и на улицу из дома вышел человек.
Чуть выше среднего роста, моих лет, блондин, одет в спортивный костюм, в зубах – сигарета.
Человек хлопнул себя по карманам, невнятно чертыхнулся и покосился в мою сторону.
– Прикурить не найдется? – спросил он.
Этот голос… Или я его уже слышал, или это магия детских воспоминаний срабатывает? Кто у нас был ярко выраженным блондином? Только Женька Микулич. Мой одноклассник. Нет, не может быть…
– Найдется, – сказал я, доставая сигареты и зажигалку.
Он опустился рядом на скамейку, и я высек огонь. Язычок газового пламени осветил склонившееся к моим ладоням лицо, и я заметил длинный характерный шрам от ожога в форме восклицательного знака на его левой щеке. У Женьки Микулича был такой же.
– Извини, – спросил я, прикурив в свою очередь, – тебя, случаем, не Евгением зовут?
– Им самым, – спокойно подтвердил он, оглядывая меня с ног до головы. – Где я тебя видел?
– Жека! – сказал я, чувствуя, что улыбка неудержимо растягивает мой рот. – Семнадцать- восемнадцать лет назад мы виделись с тобой каждый день. Здорово, дружище!
– Ч-черт, ни хрена себе…. Ленька?!
Мы обнялись.
– Ты… Ты как здесь оказался? – радостно спросил он.
– Хороший вопрос… – пробормотал я. – Даже не знаю, что тебе и ответить. И соврать не получится, и правду сказать – не поверишь.
– Ага, – сказал он и в две затяжки докурил сигарету. – Вижу, как всегда, без бутылки не разберешься. Да и встречу все равно отметить надо, не говоря уже о твоем ночлеге. Пошли ко мне. Я здесь, на втором этаже. Вон окна мои горят, видишь?
– Погоди… Это, кажется, квартира, где Галка Аничкина жила?
– Ты смотри, помнишь, – удивился Женька. – Теперь здесь я живу. Давно уже.
– Э-э, постой… там же у тебя, наверное, жена. Что она подумает? Вышел покурить и привел в дом бродягу с улицы? Неудобно как-то…
– Задолбал, – покачал головой друг детства. – Ты, случаем, не в Москве сейчас живешь?
– В Москве. А как ты догадался?
– Да тут и догадываться нечего. Все вы там, в Москве, свой и чужой покой слишком бережете. Общаетесь по телефону, в гости ходите по договоренности и на строго ограниченное время, а уж для того, чтобы в гостях ночевать остаться, вообще мир перевернуться должен. Как минимум. Пошли, пошли. Тоже мне, стесняется он… Как дам сейчас по шее! – он шутливо ткнул меня в плечо кулаком. – Помнишь, как мы в детстве дрались? Из-за Оленьки? И кто кому тогда навалял, помнишь? То-то.
– Навалять-то ты мне навалял, – усмехнулся я. – Да только Оленька все равно со мной ходила, а не с тобой.
– Это верно, – вздохнул он. – Именно тогда я впервые понял, что сила – это не всегда аргумент.
Жекина жена Люба, немногословная и симпатичная, чуть полноватая молодая женщина, уже с полчаса как пошла спать, прибрав со стола и оставив нам только водку, рюмки, немудреную закуску в виде салата из свежих помидоров и огурцов и уже ополовиненную трехлитровую банку («трехлитровый баллон», как говорили мы когда-то) с березовым квасом.
Именно этот квас (точно такой делала мама из сока, что я лично брал в марте месяце у трех мощных берез, росших возле нашего дома) странным образом примирил (не без помощи водки, конечно) меня с окружающей действительностью и окончательно убедил в том, что все происшедшее со мной за последние три часа не сон и бред, а самая что ни на есть истинная реальность.
За распахнутым по случаю лета и непрерывного курения окном кухни дышала необъятным покоем украинская ночь. Та самая, воспетая Гоголем. Она себе дышала, а мы с Жекой пили холодную водку, запивали ее не менее холодным березовым квасом, курили и разговаривали.
Сначала о том, что у нас с ним было общего – о нашем детстве, а потом уже, когда я после определенного количества водки вполне созрел, о моем здесь появлении.
– …вот, – закончил я свой рассказ. – А потом я сел на лавочку, и ты вышел покурить.
Над столом повисла пауза.
Жека протянул руку, взял бутылку, наполнил рюмки, и мы выпили. Молча.
– Да, – сказал товарищ моего детства, – ты всегда был выдумщиком. Фантастику, опять же, любил. Помнишь, мы были в пятом классе, а в четвертый пришла какая-то новенькая? И ты утверждал, что она инопланетянка. Мол, видел своими глазами, как она летала над речкой.
Я помнил.
– То есть ты мне не веришь? – спросил я.
– Верю, не верю… Какая разница? Это, дружище, не имеет никакого значения. Но если ты хочешь об этом поговорить – пожалуйста. Скажи, а ты бы поверил в такую историю, случись она, например, со мной?
– Черт его знает… – криво улыбнулся я, чувствуя, что начинаю трезветь. – Нет, наверное. Да что там «наверное»… Самое забавное (теперь ты мне точно не поверишь), что там, в кафе, когда я пил пиво, ко мне подсел один мужик. И рассказал историю про своего деда и шаровую молнию. Мол, они были на рыбалке и спали в палатке. Началась гроза, и шаровая молния всосалась прямо в тело спящего деда. И мгновенно дед перенесся вместе с одеялом на несколько десятков метров. А палатка при этом осталась совершенно цела.
– И что?
– И то, что я ему не поверил. Не поверил, а через двадцать минут то же самое произошло со мной.
– А! – засмеялся Женька. – Ты хочешь сказать, что не нужно зарекаться от сумы и тюрьмы? Правильно, правильно, согласен. Судьба – это штука такая. Хитрая. Стоит тебе посчитать, что ты ее понял и вычислил, как она выкидывает такой фортель, что куда там женщине, обуянной страстью! Со мной такое не раз бывало.
– Да ничего я такого не хочу сказать, – помотал я головой. – Ну, подумай сам. Вот я перед тобой сижу. Джинсы, рубашка, носки, кроссовки. В кармане пара сотен российских рублей и удостоверение российской газеты. Все. Спрашивается, если я живу в Москве, то как я сюда попал без денег и документов?
– Ну ты, блин, даешь! – восхитился Женька. – Я балдею с твоей наивности. Тоже мне, журналист. Если бы ты знал, в какие места я попадал безо всяких денег и документов и вообще чуть ли не в одних трусах, ты бы меня о такой фигне не спрашивал. Документы… Подумаешь, проблема! А про деньги рассуждать – это вообще смешно. Не говоря уже о том, что они могли у тебя сначала быть, а потом их не стало, есть масса других вариантов.
– Например? – спросил я агрессивно.
– Например, ты отстал от поезда. Пьяный. И по пьянке решил навестить места боевой славы, так сказать. Сел в автобус и приехал. Потом, конечно, протрезвел и натурально охренел. А тут – бац! – я подвернулся. Что, неправдоподобно, скажешь?
