газированной водой и искал основополагающую идею в сказке «Колобок».
— Бабушку не слушал — раз! Зайцу нахамил — два! Медведю нахамил — три! Это, заметьте, уже нагнетание! И в финале попался лисе! И та его ам, бам, бац! Сожрала, понимаете, за милую душу! Это же притча! Вот что натолкнуло меня на создание мистерии с трансформированным сюжетом «Кол и Бок»! Колобок бьет лису колом в бок — это же находка, а? — вскрикивал он, обращаясь к двум пожилым дамам, завитым как барашки.
Дамы вежливо кивали, тряся кудряшками. Лев Овалов еще больше вдохновлялся и кричал на дам так яростно, словно колобка слопала не лиса, а эти две особы. Дамам было неуютно и хотелось улизнуть, но они стыдились мэтра и лишь кивали все жалобнее.
— Так-то, мать моя женщина! Имейте это в виду, ничтожные! Пушкин отличается от Пупкина всего одной буквой. Зато какой! — гремел Овалов, не имевший с великим поэтом вообще ни одной общей буквы.
Пока два бедных барашка отдувались, другие гости спокойно щипали огуречный салат, путаясь зубами в петрушке.
— А эти лентяи чего? Почему про колобка не слушают? — возмутилась Зозо.
— Что ты, дорогая, при чем тут колобок? Искусство надо любить исключительно ради его деятелей! Узнаешь? Знаменитый артист Гарольд Семипалатинский, мечта всех женщин и гроза мужчин, — нарочито громко сказала Виктория, и плешивый элегантный артист, имевший вид того коня, который не портит борозды, с интересом повернулся в их сторону.
— Чего ты так кричишь? Неловко, — пугливо прошептала Зозо.
— Кому неловко? Тебе неловко? Да брось, дуся, тут все свои! — отмахнулась Виктория.
— Так ты всех знаешь? А кто тот мужчина, который бутербродик пальцем трогает? — спросила Зозо, заинтересовавшись детиной баскетбольных габаритов.
— Каким еще пальцем? Где? — заинтересовалась Виктория. — Фу, милочка, у тебя и вкус! Это спортивный комментатор Углеводов. Зоологический примитив! Ведет утробное существование, но почему- то таскается на все тусовки. Я про него точно знаю, что он собирает открытки и марки с изображением ежиков.
— Ежиков? А что тут плохого? — удивилась Зозо.
— Да, ничего... Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не брало заложников. В семнадцать лет он впервые додумался, что голову можно мыть жидкостью для посуды. Всего одна капля — и блестящий результат. С тех пор никаких ярких открытий не совершал.
Припечатав зоологического примитива, Виктория снизошла к подруге с высоты своих каблуков и великодушно предложила:
— Если хочешь, я вас познакомлю! Он, кажется, недавно развелся. Его можно взять тепленьким... Его жена, тоже спортсменка, кидала что-то тяжелое на последней Олимпиаде. Ну так идем знакомиться? Что ты стоишь?
И не дожидаясь согласия, Виктория тронулась вперед, призывно восклицая: «Молодой человек!»
Испуганная Зозо, не желавшая знакомиться с разведенным спортивным комментатором, повисла у подруги на руке и пискнула:
— Не хочу! Не надо!
— Почему не надо? Надо. Молодой человек, вы что, глухой? С вышки ныряли, и вода в уши затекла? — громко спросила Виктория, бросая в атаку своих деревянных слонов.
— Не нужно! — взмолилась Зозо. — Не нужно! Червонная дама освободила свое габардиновое пончо и передернула плечами.
— Спокойно, рыбка, мы не на фронте! Ну не понравился он тебе и не надо!.. Зачем же визжать на весь зал? А вы слушайте про колобка, молодой человек, не отвлекайтесь! Вам полезно, сюжета вы все равно не знаете. Продолжайте впитывать идею. Мы обознались! Всего доброго! Не пропадайте!
В следующие пять минут Виктория с гордостью продемонстрировала подруге кинорежиссера Жабродышева, оператора Плошкова, путешественника-яхтсмена Кругоногова, профессора филологии Азбукиведева, пейзажиста Очкатова, беллетриста Симеона Цветика, творящего откровенные женские романы под псевдонимом Анна Шебутная, и еще с десяток людей, примечательных тем, что они состояли в той или иной степени родства с различными знаменитостями.
Виктория не скупилась на похвалы. Мужчин она любила, великодушно разделяя их на красавцев и жутко талантливых. Если по какой-то причине гостя невозможно было определить в армию красавцев, как, например, потертую жизнью Анну Шебутную или искусствоведа Вольфа Кактусова, то жуткий талант им был гарантированно обеспечен. Зато женщинам в глазах скептичной червонной дамы катастрофически не везло, и они с редким постоянством оказывались либо дурами, либо выдрами. Для самой Зозо Виктория пока делала исключение, и то, видно, лишь потому, что та была в данный момент рядом.
— Хотела бы я знать, зачем он привел с собой эту белесую вешалку? — произносила она каждые две минуты.
— Какую вешалку? — спрашивала Зозо, растерянно вертя головой.
— Может, тебе пальцем показать? Вон стоит у стены около мужчины с грязными ушами!
«Ну и зрение!» — позавидовала Зозо. Она посмотрела в сторону, куда указывала ей подруга, но не увидела там никого, кроме худенькой девочки-подростка.
Услышав об этом, индийские слоны застонали от хохота.
— Девчонки-подростка! Где твои глаза? Да этой уродине семьдесят два года!
— Ско-о-олько? — усомнилась Зозо.
— Ну пускай не семьдесят два, пускай двадцать семь! Не придирайся! Все равно она вешалка.
— А кто он? Ну, с грязными ушами? — спросила Зозо, со второй попытки углядев требуемый экспонат.
— Гений! Творец! — сказала Виктория с воодушевлением.
— Кто он?
— О-о! Писатель-фантаст, причем настоящий.
— Откуда ты знаешь, что настоящий?
— Меня не обманешь! Все признаки налицо. Настоящий писатель-фантаст всех считает бездарями и только у себя признает скромный талант, о чем по секрету и говорит всем окружающим.
— И что же окружающие? Спорят?
— Спорить опасно: может ткнуть вилкой. Опять же окружающие его редко слушают. Ведь они тоже в основном писатели-фантасты... Но не бойся. Здесь их нет. Они на газированную воду редко приходят... Кстати, что это за молодой мужчина за тобой таскается? Пылкий молодой поклонник? О, как я тебя понимаю! — Виктория без особых церемоний ткнула пальцем в Эдю.
— Где?.. А-а-а! Это же мой брат! — сказала Зозо и тотчас пожалела, что открыла рот. Ее акции в глазах подруги моментально упали.
— Всего лишь? Хм... А кто он? Скульптор? Пейзажист? Лицо вдохновенное.
— Он официант.
— Фи, официант! Как пошло! Идем дальше, дорогая!.. — поморщилась Виктория, мгновенно теряя к Эде интерес. Официантов она за людей искусства не считала. В крайнем случае, могла сделать исключение для шеф-повара.
Эдя Хаврон показал в спину Виктории язык и скорчил рожу. К таким дамочкам он привык у себя в кафе. При этом то, что он думал о таких дамочках, вообще оставалось за кадром.
Внезапно впереди замаячило что-то ослепляющее. Зозо прищурилась, не вынеся такой яркости. Из пятна света выплыл мужчина, огненно-рыжий... У него были рыжие растрепанные волосы, рыжие брови и рыжие усы. Более того, даже на запястьях, торчавших из куцего в гусиную лапку костюма, произрастали пучки и кустики нежного апельсинового цвета. Мужчина поэтически стоял у стены и, оттопырив мизинцы, деликатно разворачивал конфетный фантик.
Сердце Зозо дрогнуло и начало таять, как кусок сахара. Всколыхнулось что-то сокровенное, почти забытое. Сладкая тревога запела где-то внутри. Зозо смутно вспомнила, что точно такого мужчину она видела когда-то давным-давно на иллюстрации в детской книжке. Он был в королевской мантии и,
