Тухломон заинтересованно заморгал, готовый собирать компромат на своих работодателей в черепную коробочку и раскладывать его там по полочкам.
— ...как наш дорогой Тухломоша, — показав ему язык, закончила Улита. — В общем, в той или иной мере были довольны и те, и другие. И все с большой озабоченностью ждали момента, когда силы Кводнона, оставшиеся в мире, достанутся мальчишке со светлыми волосами и отбитым зубом.
Мефодий невольно лизнул языком сколотый край переднего зуба. Эта привычка появилась у него сразу после травмы. Вначале он просто старался зализать острые края скола, а потом как-то втянулся.
— Чем-то история Б.К. похожа на историю Яраата, — задумчиво сказал он.
При упоминании Яраата по лицу Арея пробежала тень. В уголках его носа Буслаеву почудилась на миг грозная могильная прозелень.
— Мир, дорогой мой, полон схожих историй. Жизнь, любовь, предательство, месть, бегство — все это скучно и все это уже было... Но Яраат бежал не из-за Жутких Ворот. Он бежал всего лишь из Тартара. Сейчас же ставки выше. На кону судьба света и... как ни странно, судьба мрака, — сухо сказал мечник.
— Но если дух Б.К. бежал из-за Ворот хаоса, или как вы их там зовете, почему это плохо для мрака? Вы же — то есть мы же — должны быть довольны? — не понял Мефодий.
Вопрос Мефодия вызвал странную реакцию. Тухломон подпрыгнул и, желая ничего не упустить, так резко повернул голову, что она дважды прокрутилась вокруг своей оси. Замелькали мятые пластилиновые ушки.
Арей усмехнулся краем рта. Вопрос отчего-то развеселил его.
— Меф, ты очень наивный человек! Такой наивный, что я не удивлюсь, однажды увидев над твоей головой нимб света! — фыркнула Улита.
Услышав такое кощунство, Тухломон упал на пол и конвульсивно задергал мягкими лапками. Мефодий, однако, готов был поклясться, что комиссионер в полном восторге.
— А конкретнее, Улита? Слушай, я тебе задаю вопрос, а ты на него отвечай. Почему мраку невыгодно бегство Кво... А все эти взгляды и фырканья оставь для своих молодых людей! — сказал Мефодий с досадой.
Ведьма прикусила язычок.
— Хорошо, — сказала она послушно. — Представь, что ты комар, единственный на планете, а где-то рядом живет лошадь, тоже единственная на планете. Добывать из лошади кровь опасно и трудно. Шкура толстая, поди прокуси, а еще есть хвост. Хлестнет лошадь хвостом, и уноси готовенького... И вот ты прикидываешь: а не убить ли тебе лошадь? Крови тогда будет — залейся. И никакого хвоста. В общем, радужные перспективы. Мечты поэта. И вот — не знаю, каким уж образом, ну положим, опустив хоботок в яд, смертельно опасный для копытных, но безвредный для комаров — ты убиваешь лошадь. Первое время лафа, радуйся — не хочу, но вскоре от лошади остаются только кости, и ты внезапно понимаешь, что кровушки больше не-будет! Обеда то есть. Убив лошадь, ты фактически убил себя. Сидишь на костях и горестно жужжишь. А потом брык! — протянул лапки. Так вот: комар — это мрак. Усек?
— Про лошадь я понял... — сказал Мефодий.
— Умничка! Про лошадку он понял! Прогресс налицо. Завтра будем проходить попугайчиков! — умилилась Улита.
Чернильница за ее спиной разлетелась вдребезги. Мефодий не хотел этого. Вспылил совершенно случайно. Улита оглянулась, пробурчала что-то про порчу казенного имущества и продолжала:
— Конечная цель Кводнона — абсолютное уничтожение света. Но лопухоидный мир без света существовать не сможет. Без светлых сил перестанут всходить пшеница, сближаться люди, теплеть сердца. Следовательно, не будет и эйдосов. Пройдет немного времени, и от мира останется один скелет, как от лошади. Для нынешнего же руководства мрака уничтожение мира не самоцель. Где тогда эйдосы хапать, если люди перестанут рождаться? На старых запасах далеко не уедешь. И Лигул куда денется со своей Канцелярией? Чем он будет развлекаться? Купит себе валенки и из маузера будет делать дырки для шнурков? Из одной ноздри в другую железнодорожные составы пускать?
Глазки Тухломона загорелись. Делая вид, что смотрит в сторону, он быстро достал блокнотик и принялся строчить. Заметив это, Улита бесцеремонно кольнула комиссионера материализовавшейся у нее в руке рапирой. Тухломон заскулил, трусливо покосился на рапиру и убрал блокнотик.
— Вот, стишок хотел сочинить, да чегой-то вдохновения нету! Прям даже не знаю, чего сегодня со мной такое! — плаксиво пожаловался он.
— Трое суток... — вдруг сказал Арей, все это время не отрывавший от Мефодия тяжелого испытующего взгляда. — Свет об этом уже знает. Значит, можешь узнать и ты.
— Что трое суток?
— У посланца Кводнона осталось всего три дня и три ночи, чтобы выпустить дух хозяина из-за Жутких Ворот. Во всяком случае, если он не собирается ждать еще тридцать три года... Многое зависит от расположения крошечной звездочки, которая выходит из тени более ярких светил лишь трижды в столетие. Звезда здесь служит последним штрихом, чудовищно важным. Она поможет обойти магию златокрылых, препятствующую Кводнону вселяться в какие-либо тела.
— А открыть Жуткие Ворота разве реально? — спросил Мефодий.
— Жуткие Ворота расположены на Буяне. Их охраняет некто маг Сардананал, и неплохо охраняет, надо отдать ему должное. Кроме того, здесь, в подвале 13-го дома на Большой Дмитровке, на старом Скоморошьем кладбище, существует узкий бронзовый люк, в который едва могут пройти плечи подростка.
— Так вот почему наша резиденция именно тут?
— В том числе, — отвечал Арей. — Много столетий он был замурован, пока не так давно я лично не расчистил его... Не удивляйся, я должен был убедиться, что это именно здесь и никакой ошибки не произошло. Оказалось, все верно. Мои худшие подозрения подтвердились.
Мефодий провел носком ботинка по стыку мраморных плит пола. Ему сложно было поверить, что там, под ними, проход в хаос. Об этом он и сказал Арею. — Не совсем проход, — поправил его мечник. — Люк не сквозной. Это всего лишь небольшое отверстие в камне. Прямого сообщения с хаосом в Скоморошках нет. Однако подземелье расположено таким образом, что человек, ухитрившийся протиснуться в люк, услышит голоса хаоса.
— Или голос того, кто рвется из хаоса? — уточнил Мефодий.
Арей быстро взглянул на него.
— Или голос того, кто рвется из хаоса... Достаточно будет забиться в люк и целую ночь — ту ночь, что случается лишь девять раз в столетие — простоять в узком отверстии, похожем на стоячий гроб. Камень станет давить на грудь, едва позволяя сделать вздох. Но всю ночь человек, заточенный там, будет слышать голос Кводнона, и вместе с этим голосом его дух капля по капле войдет в посланца, в котором уже живет его дыхание. И, наконец, с первыми лучами зари, если посланец не умрет раньше, Кводнон завладеет им окончательно. И это станет финалом света, концом жизни и, как ни странно, финалом мрака, ибо мрак, как оборотная сторона света, не может существовать без своей противоположности.
— Но Квод...
— Тшшш! Ты спятил?
— Ой! Опять забыл!.. Но Б.К. на это плевать? — уточнил Мефодий.
Мечник мрака присел на край стола и провел пальцем по носу мраморной жабы.
— Сдается мне, Кводнон об этом не задумывается. Он слишком много времени провел в хаосе, и тот размыл его сознание. Не исключено, что Кводнону кажется, будто мир до сих пор населен полубогами и разрушить его невозможно. Либо ему безразлично. Скорее второе, чем первое.
Мефодию стало тошно. Он сам не знал почему. Не исключено, что из-за предрассветного депрессивного часа и серо-грязной полоски неба за окном. И кабинете Арея было темно. Черная свеча на столе погасла. Горели лишь выпуклые глаза мраморной жабы. Улита, Мамзелькина и Тухломон исчезли куда-то, отодвинулись во тьму. Рассвет размыл их очертания. Остались лишь Мефодий и Арей.
— И кто должен забиться в ту щель? — спросил Мефодий.
Ответ уже, к сожалению, был ему известен. Или почти известен. Но все равно стоило убедиться.
— В мире есть несколько тел, которые подходят Для посланца. И ты знаешь, что это за тела. Речь
