– Встреча на Эльбе! Два Бульона, два уникума! Только один Готфрид и герцог, а второй так себе! - вполголоса съехидничал красавчик Жора Жикин.
Он еще не знал, что Генка будет жить с ним в одной комнате. Поклеп и Медузия всегда оставляли самые приятные новости на десерт. Сарданапал же вообще предпочитал не вникать в такие, с его точки зрения, пустяки.
Глава 8.
БИТВА ФОЛИАНТОВ
На Тибидохс опустился вечер - теплый весенний вечер, пахнущий океаном и хвоей. Слышно было, как в пруду плещутся русалки и кричат, носясь над драконбольным полем, неугомонные первокурсники. Не так давно Соловей собрал из самых многообещающих ребят новую юношескую команду. Старый тренер здраво смотрел на вещи. Через год основные игроки сборной завершат учебу в Тибидохсе, и непонятно, что будет дальше. Точнее, слишком понятно.
Маловероятно, что все десять игроков свяжут свою дальнейшую судьбу с драконболом. Большинство уйдут из спорта навсегда. А раз так - нужна смена, иначе останешься у разбитого корыта и будешь до конца жизни разглядывать старые кубки, не мечтая уже о новых. Такой старости Соловей, ясное дело, предпочел бы избежать. И вот теперь он и Дедал, добродушно и ни во что не вмешиваясь, наблюдали с трибун, как молодежь гоняется за сыновьями Гоярына, полыхающими в синеве длинными огненными струями.
– Эх-хе-хэх! - сказал Соловей своему другу. - Никакого постоянства! Едва успеваешь чему-то научить, а ребята уже вырастают и входят. То ли дело у других… Последняя замена у муз была полторы тысячи лет назад. О гандхарвах я даже не говорю! А бабаи! Те вообще тренируются по семь суток подряд. А потом еще удивляются, почему они так играют!…
– Но ведь бьем же мы их? Бабаев побили, и гандхарвам досталось! С музами только осечка вышла! - возразил Дедал, осторожно высовывая из книги свой хрупкий греческий нос.
– Угу! Хотелось бы еще невидимок одолеть, прежде чем придется распускать команду… Да только после гибели Пуппера Магщество чего-то крутит. Да оно и понятно, без Гурия команда уже не та… Кому там играть, не Кэрилин же Курло? Жалко все-таки мальчишку. Эх, Таня, Таня! Все беды от них, от женщин! Уж я-то знаю! - Соловей О. Разбойник вздохнул, вспомнив, что сам когда-то имел в мордовских лесах четырех жен.
В то время как первокурсники, с улюлюканьем шпоря пылесосы и дымя чешуей, гонялись за драконами, остальные ученики Тибидохса убивали свое время кто на что горазд, соответственно способностям, привычкам и мере общей испорченности.
Шурасик сидел в читалке библиотеки джинна Абдуллы и грустил. Перед ним на трех столах, сдвинутых вместе, возвышалась целая книжная гора. Самые нетерпеливые книги шуршали страницами и переползали с места на место, некоторые превращались в змей и грозно шипели, требуя к себе внимания, но Шурасик даже не вспоминал о книгах, которые сам же час назад набирал по полкам.
Шурасиком овладела мечтательная стихия. В своем воображении он переносился на много лет вперед и поднимался до немыслимых высот.
'Ну ничего! Сейчас все смеются надо мной, не понимают меня, и пускай! - думал он. - А смеются потому, что они ничтожества. Кем они будут через пять лет? Магдомозяйками, магхранниками или магжерами в каком-нибудь магвазине. Едва ли у нас с ними будут одни интересы. Наши дороги никогда больше не пересекутся, и отлично. Уже через год я закончу школу с таким высоким баллом, с которым ее не заканчивал даже профессор Клопп! Потом магспирантура в Магфорде, и всё: передо мной открыты все дороги. Толком не знаю еще как, но я обязательно прославлюсь и разбогатею! Я буду гениален, как Древнир, богат, как Бессмертник Кощеев, и популярен, как Гурий Пуппер… И все в одном лице. Одним движением бровей и кстати сказанным словом я буду разбивать женские сердца с той легкостью, с которой прыгнувший на посудную полку кот разбивает тарелки и чашки. Гробыня, Шито-Крыто, Гроттер и… и особенно эта противная Лоткова сто раз пожалеют, что не обращали на меня внимания! Но будет, разумеется, поздно! У моих ног будут уже первые красавицы мира!… 'Все, милочки! - скажу я. - Поздновато! Ваше купе в конце вагона рядом с туалетом!'
Замечтавшийся Шурасик снисходительно улыбается и, делая рукой небрежное движение, долженствующее указать Гроттер и Лотковой их истинный статус, нечаянно смахнул на пол несколько книг.
Бедный, бедный Шурасик! Он имел все основания злиться на однокурсников и еще больше на себя. Подобно многим отличникам и вообще умняшкам, опередившим в развитии своих сверстников, во всех других отношениях, не касавшихся усвоения знаний, он был наивен и неопытен, как ребенок. Его раздражаю, что однокурсники смотрят на него в основном как на зубрилу, не понимая, что Шурасику, как и всем, хочется любить и быть любимым, дурачиться, шутить и совершать глупости. Другое дело, что он совершенно не умел всего этого и вечно попадал впросак. Иногда он пытался пошутить - с необходимыми экскурсами в историю и предысторию, а также разъяснением форм комического, - никто даже не улыбался, зато все охотно ржали над какой-нибудь весьма посредственной остротой Баб-Ягуна. А с девушками, с девушками была совсем досада…
Возможно, ошибка Шурасика состояла в том, что он был слишком самолюбив и не всегда снисходителен к слабостям и ошибкам других. Зато он всегда очень напрягался и надувал щеки, а также, что тоже крайне важно, относился к самому себе без доли юмора. Хотя кто его знает, в чем действительно ключ к нашему успеху/неуспеху?
Однажды Шурасик почти набрался храбрости, чтобы пригласить Катю Лоткову прогуляться с ним вечером по побережью. Пока он подыскивал слова, Катя подняла голову и радостно улыбнулась ему.
– А, привет, Шурочка! Ты за конспектами? - спросила она с такой простодушной приветливостью, что сердце у Шурасика едва не расплавилось от горя. Он осознал вдруг, что для Лотковой он навсегда останется источником конспектов и готовых домашних заданий. Эдаким самопередвигающимся зубрилом и заклинанием в брюках и ботинках. Таких, конечно, уважают и на экзаменах садятся к ним поближе, но вот по побережью… по побережью они гуляют одни.
– Э, ну да! За конспектами, - безнадежно сказал Шурасик.
– Фу, какой противный! Но ты потерпишь? Тебе ведь не нужна сегодня тетрадь?
– Потерплю! Я всегда все терплю, - буркнул Шурасик и, повернувшись, побрел куда глаза глядят. Он казался себе эдаким высоколобым уродцем, безвременно постаревшим и готовым разве только к немедленному присвоению ученой степени 'профессора кислых щей'.
– Что с тобой, Шурочка? - безмерно удивилась Лоткова.
– Я не Шурочка! Ясно тебе?! Не Шурочка! Я 'он', 'он'! Человек я! - закричал срывающимся голосом Шурасик и бросился бежать со всех ног. И только переплеты магических фолиантов в самом дальнем углу книгохранилища знали, как он провел тот вечер.
Но это случилось уже довольно давно, когда Катя даже не встречалась еще с Ягуном. Теперь же Шурасик полностью восстановил душевное равновесие и, наплевательски относясь к настоящему, все свои надежды связывал с будущим, которое потому и казалось радужным, что было где-то далеко и не имело определенных очертаний.
Закончив мечтать, Шурасик счастливо улыбнулся обозрев гору возмущенных его невниманием книг, вытащил из-под 'Анатомического атласа нежити', превратившегося от злости в гранитную глыбу, красочный пухлый журнальчик с симпатичной магвочкой на обложке. Эта магвочка имела обыкновение бросаться на шею к тем читателям, что оформили годовую подписку. Тех же, кто подписывался на журнал повторно, магвочка еще и целовала. Правда, по настроению могла и физиономию расцарапать.
Вы удивлены? Что ж тут такого? Порой для отдыха Шурасик любил почитать заурядный цветной журнальчик с Лысой Горы с оживающими картинками и блоками рекламы, пестро разбросанными по страницам. Вот и у этого журнальчика сзади на обложке была глухая дверь с подтеками крови, словно явившаяся из сказки о Синей Бороде. Табличка на двери гласила:
