– Что ты там увидел? - спросил Шурасик. Для него лист оставался по-прежнему чистым.
– Н-ничего, - сказал Жора. Он поднес палец к обложке, и кольцо, точно всегда дожидалось этой минуты, скользнуло на прежнее место.
'Первомагия Ноя' захлопнулась. Для Жикина, видно, уже навсегда. Теперь наступил черед Шурасика. Убежденный, что его крупный перстень с камнем не пролезет в узкое отверстие, он нерешительно вертел его в руках, а потом все же вложил в углубление. И опять оно оказалось впору, точно специально создавалось для его перстня.
Книга открылась. Буквы зажглись. Шурасик торопливо пытался запомнить руны, многие из которых видел впервые. В пестроте рун терялась надпись на привычном языке:
Внезапно дверь библиотеки широко распахнулась, заискрив от такой бесцеремонности всеми своими заклинаниями. Едва успев вытащить перстень, Шурасик поспешно сунул 'Первомагию' под стол, а Жикин загородил его. Все это они проделали в один момент, не сговариваясь.
По библиотеке вразвалку, как турецкий султан, шел Гуня Гломов. Вокруг Гуни увивались Гробыня Склепова, Рита Шито-Крыто и Дуся Пупсикова.
– Гунечка, милый! Ну, погоди же! Дай я тебя хоть в щечку поцелую! - умоляла разрумянившаяся Пупсикова.
Гломов остановился и великодушно подставил Пупсиковой щеку. Шито-Крыто и Склепова, которых Гуня вел под ручки, зашипели ревниво, как кобры, а затем тоже начали его целовать, кто в ухо, кто в шею. Гуня терпел их поцелуи со скучающей физиономией, как сытый кот терпит ласки хозяйки.
– О небо! Я схожу с ума! Все любят Гломова! Или я схожу с ума, или это величайшая магстификация! Гломова не положено любить - любить положено меня! Всех на гильотину! Хочу быть единственным мужчиной в мире! - простонал Жикин,
Покачивая бедрами, к ним подошла Гробыня.
– Что, Жика, обидно, что мы с Гломом, а не с тобой? Всякое бывает. А ты, Шурочка, смотри в книжечку, киска! А то пропустишь какую-нибудь буковку! - дразняще промурлыкала она.
Шурасик вспыхнул. Его нельзя было оскорбить сильнее, чем назвав Шурочкой.
– Па-апрашу так со мной не разговаривать! - рассердился он. - На медные пятачки размениваетесь? Разменивайтесь себе! Милости просим!
– Какие еще пятачки? - не поняла Склепова. - Мелко плаваешь, мальчик. Свой пятачок оставь тете Фросе. Один взгляд такой девушки, как я, стоит твоей годовой стипендии!
– Я не о том, - снисходительно сказал Шурасик. Гробыня ему не нравилась, и он мог говорить с ней куда свободнее, чем с Лотковой. - Поясню совсем доступно. Ты все равно не поймешь, но чисто для бедных… Допустим, при рождении каждый получает свыше некий кредит - сто монет. Можно купить на пять монет музыкального таланта, на пять литературного, на пять счастья, на пять красоты, на пять долголетия, на десять здоровья и т. д. А можно на все сто купить что-то одно, например какой-то один талант, и развить его еще больше. Эти-то, последние, и оставляют самый заметный след, хотя с внешней стороны их жизнь незавидна. Ведь, выполняя свое предназначение, мы отказываем себе и в счастии, и в любви!…
Гробыня ласково потрепала Шурасика по щеке.
– Умничка! - произнесла она. - Из тебя со временем выйдет чудненький занудный папик!… Я прям вижу тебя с брюшком, читающим нотации!…
– Да, мы фанатики одной цели - мы сгораем дотла, но, сгорая, обогреваем мир. И можешь думать что угодно. Мне безразлично! - сказал Шурасик.
Гробыня хмыкнула и отошла.
– Чао, Жикин! Как насчет того, чтоб встретиться в четыре утра за Жуткими Воротами, ха-ха! - крикнула она, повисая на шее у Гуни.
– Хю-хю! - кисло сказал Жикин и отвернулся. Он ревновал к Гломову.
Подчиняйся, и все будет хорошо! Подчиняйся, малыш, или тебе будет больно. Так больно, что ты позабудешь все, кроме боли. Ты будешь кусать землю и грызть камни, но и от этого тебе не станет легче.
– Нет! Нет!
– Да, мой мальчик. Каждый день я буду захватывать власть над твоим телом. Вначале на несколько минут, на больший срок не получится, а постепенно, возможно, и на несколько часов. Мне смей говорить 'нет', или я уничтожу тебя… Что твое тело? Жалкий мешок, но мне нужны твои руки, твои ноги, чтобы сделать то, что я задумала…
Нет! Он не хочет, чтобы это повторилось! Не хочет, чтобы снова стало больно. Он сделает все… Он ненавидит себя, ненавидит свои проклятые комплексы, которые мешают ему внутренне разжаться и жить нормально, как все люди… Он… Сознание возвращалось толчками, вспышками света, отдельными образами…
Генка Бульонов с омерзением разглядывал сбои руки. Они выглядели так, будто совсем недавно он разрывал землю и отваливал покрытые мхом камни. Ладони были все в земле и еще в чем-то зеленом. Мох? Под ногтями грязь, а ноготь на среднем пальце сломан.
Да, он что-то рыл, сомнений нет. Но где это было, |когда? Генка никак не мог сосредоточиться и вспомнить. Виски ныли. Лицо заливал пот. Когда это нахлынуло на него, он, кажется, был в комнате и учил заклинания. Или только собирался открыть книгу? Теперь уже все расплывалось, прыгало, путалось. Он что-то искал там… Там, где он был… Долго искал… Но что? И, главное, нашел ли? Лучше всего не думать. Не думать, не думать, не думать!
Наконец Генка совсем пришел в себя. Где он? По влажному камню бежала вода, впитываясь в белые трещины известняка. Длинный коридор, множество ответвлений… Проклятые тибидохские лабиринты! Хоть бы призрак, что ли, какой-нибудь попался. Он был бы рад даже Безглазому Ужасу или этой, как ее, Инвалидной Коляске, что так ужасно скрипит и звякает мятыми ободами…
Генка побежал, стараясь держаться центрального коридора. Стало суше. Вода уже не хлюпала под ногами. Ага, значит, он на верном пути… За его спиной что-то зашуршало, зачавкало. Множество темных глаз и жирных мохнатых тел. Голые хвосты, как у крыс, рожки, Вонь… Хмыри, нечистики? Откуда их столько? Стоят и смотрят - только гноящиеся ненасытные глаза горят.
Оглядываясь на нежить, Генка в панике продолжал бежать. Внезапно он стукнулся носом о чью-то каменную ногу и завопил от боли, а еще больше от страха.
Каменная нога отодвинулась. Тяжелый вздох. Ага, он уже у лестницы атлантов. Выбрался! Здесь кончается темный мир тибидохских подвалов, царство полухаоса и беспорядочных начал и начинается что- то более или менее организованное.
Генка перестал кричать. В конце концов, он сам хотел в магический мир. Чего уж теперь?
Глава 9.
ТРИ ПЕРСТНЯ
– Тьфу! - возмущенно сказала Гробыня, вваливаясь в комнату, где уже была Пипа. - Опять целый вечер с Гломовым убила! Совсем у меня крышу снесло на старости лет! А тут еще эти дурынды Пупсикова с Шито-Крыто ручки свои загребущие тянут! Я умиляюсь! Они его холили, лелеяли, они его выкрутасы терпели, на экзаменах его тянули? Ни фига подобного! Да он мне ножки целовать должен, циклоп
