Таня Гроттер и перстень с жемчужиной

конца. Он был уверен, что теперь Ягге не спасут мгновенные телепортации.

Однако он не учел, что Ягге ожидала его преследуум финалиса с самого начала. Зербаган еще не договорил, а старушка уже оказалась у него за спиной и прижалась к ревизору, обхватив его руками. Осмыслив, чем это ему грозит, Зербаган попытался зажать себе рот перепончатой ладонью, однако слово уже вылетело.

Искра моргулиуса патологоанатомиса круто повернула и, пытаясь настичь Ягге, ударила в грудь Зербагана. Для искры они были теперь нераздельным целым. Послышалось отвратительное шипение. Недаром моргулиус патологоанатомис считался одним из самых сильных убийственных заклинаний, входя в список ста запрещенных. Зербаган выстоял лишь потому, что каждый темный маг имеет иммунитет к собственной магии. Однако силы его были уже надломлены.

Великая Зуби, очнувшись, рывком села на полу. Щурясь, жестом привычным и неизменным, как движение планет, Зуби нашарила на полу очки с толстыми стеклами и водрузила их себе на нос. Расплывающаяся картинка встала на место. Зуби увидела Зербагана, который только что опрокинул Сарданапала коварной искрой хромункуса, выпущенной в его коленную чашечку, и воспылала гневом.

— Чтопытыбысдохс! — полушепотом выдала Зуби коронное атакующее заклинание школы волшебников. Заклинание, которое она столько лет скрывала от своих шустрых учеников и лично соскоблила ножиком из всех магических книг, где оно встречалось.

Случилось так, что заклинание Зуби наложилось на произнесенное Сарданапалом мгновением раньше заклинание колоссимо родоссо. Две искры — красная круглая искра Зуби и салатово-зеленая искра из перстня академика — соприкоснулись и слились в одну.

Молния, равной которой по силе не знал Тибидохс, рассекла магпункт и ударила точно в макушку Зербагана. Маг страшно закричал. Стены школы волшебства дрогнули. По изъеденному нежитью фундаменту прошла глубокая трещина. Потолок вспыхнул, опоясанный тремя кругами живого золотистого пламени. Тяжелый светильник, подарок Ганнибала, служивший Ягге со времен войн Рима с Карфагеном, раскачался и, расплавившись, заплакал бронзовыми слезами.

Все свечи погасли. Магпункт погрузился во тьму. Сарданапал нетерпеливо произнес заклинание, вновь зажигая уцелевшие свечи. Все воззрились на Зербагана, готовые, если это будет необходимо, продолжать сражение. Однако битва уже завершилась. Страшный маг застыл, вытянув вперед скрюченные пальцы. На его лице, вскинутом к потолку, удивление смешалось с ненавистью. Смешалось уже навеки…

— Ну вот и всё! Хуже всего, когда магия света сливается с тьмой… — мрачно подвел черту академик.

Ему достаточно было единственного взгляда, чтобы все понять. Он подошел к стеклу и стал смотреть наружу на сиреневые очертания соседней башни. Ночь неохотно уступала рассвету, который уже обозначился на горизонте розовой чертой. Академик совсем не выглядел радостным. Вероятно, в голове его уже составлялись неутешительные строки отчета на Лысую Гору.

Поклёп подошел, осторожно постучал по Зербагану ногтем, потрогал его руку, затем нос и покачал головой.

— Красное дерево! С головы и до ног! Невероятно! — произнес он.

— И статуя ничего. Передает настроение. Так вот и рождаются шедевры, — добавила Ягге.

— Это насовсем? — спросил Тарарах, сердито глядя на деревянную фигуру.

Великая Зуби кивнула.

— Да. Не могу сказать, что мне жаль этого гада, но все же ему не повезло. Нет такой магии, которая отменила бы действие слившихся искр.

— И что я, интересно, напишу Бессмертнику Кощееву? — печально спросил академик.

— Да ничего не надо писать… Послать краткую магограмму такого содержания: «Убийца драконов превращен статую тчк его преступление доказано тчк сожалеем тчк шлите нового ревизора тчк Сарданапал», — сказала Ягге.

— Ты что, Ягге? А если пришлет? — забеспокоился Тарарах.

— Да никогда в жизни! Бессмертник спустит дело на тормозах, — уверенно заявила Ягге.

— Ты точно знаешь? — спросил академик с надеждой.

— Бессмертник прежде всего трусливый чиновник. После такой засветки он заляжет на дно и будет лежать тихо, стараясь не булькать… Или пресса обвинит в том, что он покровительствовал убийце драконов! — заметила Ягге, без восторга разглядывая то, во что превратился ее любимый магпункт.

Доцент Горгонова подошла к статуе и бросила к ее ногам что-то, брызнувшее осколками.

— Забирай свой лед сговорчивости!.. Он больше не нужен! Сарданапал, зачем вы велели мне сказать ему «да»? Я ощущала себя предательницей! Скверное, мерзкое чувство! — спросила она.

— Что поделаешь, Меди? Нам надо было выиграть время. Мы с тобой с самого начала не исключали, что он предложит нечто подобное, — спокойно отвечал академик.

Медузия нетерпеливо мотнула головой. Грива ее медных волос зашипела.

— Если честно, я ничего не поняла… — сказала она раздраженно. — У Зербагана были все козыри на руках! Он составил убийственный отчет, который загнал бы нас в Заполярье. Он почти добрался до дракона. Зачем он напал на нас? Один на всех! Смысл? Чтобы навеки стать красным деревом? Неужели он рассчитывал на победу?

Великая Зуби примирительно коснулась ее руки.

— Ну, дорогая, успокойся! Все просто как дважды три — восемь!

— Сколько-сколько?

— Хорошо, пусть будет девять! — Зуби, как истинный гуманитарий и просто красивая женщина, брезговала точными числами.

— Что просто, Зуби? — сердито спросила Медузия.

Ее собеседница ответила ей улыбкой. Зубы у нее были гораздо лучше, чем можно было ожидать от колдуньи с таким именем.

— Как ты не понимаешь, Медузия? Он же сражался с некромагом! Возможно, этот милый юноша (Зуби томно произнесла в нос: «этот мюлый уныша») успел наложить на Зербагана нечто страшное, отсроченное и ползучее. Нечто такое, что растворяло его, лишало покоя, грызло болью, лишало способности мыслить трезво. Проклятье, жуткое как лезвие косы Аиды Плаховны. А?

— Хорошего же ты мнения о милом мальчике! Неужели он действительно способен наложить такую гадость? — спросила Ягге с укором.

— Мальчик славный, не спорю. Но я слишком хорошо представляю себе ту, чей дар живет в нем. Такому дару никогда не стать светлым и никогда не служить добру, — уверенно ответила Зуби.

Ягге вздохнула.

— Грустно, если ты окажешься права. Иметь такой дар — величайшее проклятье. Особенно, если у тебя есть эйдос. Меньше, чем Глебу, повезло лишь одному человеку в мире.

— И кто же этот бедолага?

— Мефодий Буслаев. Его дар еще опаснее. Еще страшнее, — произнесла Ягге негромко и тотчас демонстративно закрыла себе ладонью рот, показывая, что больше ничего не скажет и даже спрашивать бесполезно.

Так они и стояли в кабинете Сарданапала, глядя на фигуру из красного дерева. Выпуклые глаза, искаженное яростью лицо. Перепончатые пальцы с усилием вытянуты вперед. Единственным, что не превратилось в дерево, было кольцо на пальце у мага. Оно сверкало все так же грозно и загадочно.

— И это что, победа? Всё? — недоверчиво спросил Тарарах.

Сарданапал положил ему руку на плечо.

— Хороший вопрос, Тарарах! Я бы даже назвал его гениально хорошим. Он удивительно точно выражает мои собственные сомнения, — сказал академик.

Победа, возможно, и была. Но ощущения победы не было.