и чего-то непонятного и жгучего. - Где она, Альдо?
- Одна гадюка - в Нохе, - мощная рука играла золотыми цепями, как судьбами, - еще две удрали, а бараны не сумели их прикончить! Даже Нокс… А уж обещаний было, можно подумать…
Альдо потянулся к кувшину с лимонной водой, сверкнула бегущая через плечо лента.
- Проклятая кислятина! Такое только утром пить…
- Кузен Альдо желает вина? - поняла Мэллит. - Но здесь его нет.
- Ничего, обойдусь, - махнул рукой первородный. Ему было плохо, а у Мэллит не было кэналлийского. В Агарисе она знала, где взять вино и куда идти. Гоганни котенком юркнула вперед, опустилась на ковер возле замшевых сапог и подняла глаза. Любимый улыбнулся, его пальцы скользнули вниз, тронули вишневое ожерелье.
- Суд над неприятным закончен? - спросила Мэллит, убивая тяжелую тишину.
- Закончен. - Какой глухой и гневный голос, словно ропот горного потока. - Эта тварь вывернулась! Вот уж у кого ни стыда, ни разума, ни чести, одна дерзость! А кое-кто у мерзавца на поводу идет, даже твой Иноходец…
- Блистательный Робер верен не ничтожной, а своему повелителю. - Мэллит положила подбородок на колени первородного и замерла. Так они сидели в прбкля-том луной Агарисе и в замке, который нужно называть родным, сидели и говорили о старых тайнах, грядущем величии и любви. Зачем тем, кто любит, дворцы и ценности, довольно золотых роз на полу… Только названный Альдо не волен в своих желаниях, и путь его - путь величия и славы.
- Робер за меня умрет, не задумается. - Твердая ладонь коснулась волос девушки, скользнула по шее и замерла, вцепившись в плечо. - И за Матильду тоже, но Иноходец глуп, как и положено коню, вот его и запутали. Ну и Повелители мне достались, но до Ворона я доберусь! Смеялся над гальтарским - поплачет над варит-ским! Пусть полюбуется, как марагонское отродье усядется на кол, а когда хомяк сдохнет, займет освободившийся… трон. По воле колченогого Эрнани и великого Франциска! И по нашей воле! Я сказал, а ты слышала, Мэллит… Так и будет, слышишь, куничка?! Так и будет!
- Первородный сказал, а ничтожная слышит, - пролепетала Мэллит. - Первородный повергнет своих врагов в прах.
- Повергну, - свел брови любимый. - Ты - умница, куда умней этих… Проклятье, ну почему у тебя нет вина?!
- У ничтожной… У меня нет ничего, - прошептала девушка, - все приносят слуги…
- Нет бы догадаться, что внучке Матильды касера всегда пригодится, - захохотал Альдо, рывком поднимая гоганни с ковра. - Сейчас мы… Знаешь, что мы сделаем?
- Первородный…
- Альдо! Для тебя я - Альдо, раздери тебя кошки! Ты - не гоганни, ты - приемыш Матильды! Неужели трудно запомнить раз и навсегда?! И брось это свое дурацкое… Даже не знаю, как назвать… Тоже мне «ничтожная!» Ты - красотка, ты - умница, ты мне нравишься, ну так живи без вывертов.
- Я буду, - выдохнула враз опьяневшая Мэллит. - Я не гоганни, я сделаю все… Все по воле любимого…
- Так-то лучше, и не вздумай плакать. Не терплю слезливых женщин, они носом шмыгают. - Губы первородного были близкими и горячими, они пахли можжевельником и чем-то непонятным.
- Говоришь, любишь? - шептали они. - Любишь?
- Жизнь ничтожной, - выдохнула Мэллит, запрокидывая голову, - прах под ногами первородного…
- Под ногами? - Цветы и птицы на потолке стали ближе и закружились, пол ушел из-под ног, качнулись и замигали свечи. - А вот и не угадала… Хорошо, что ты тощая… Сейчас хорошо, скоро будет плохо.
- Альдо, - выдавила из себя девушка, - кузен Альдо…
Глупое тело дрожало, не понимая, что происходит, любимый громко дышал. Мэллит замерла, боясь шевельнуться и спугнуть свершавшееся. Альдо подмигнул девушке, шагнул к столу, пошатнулся, ударился о край, одна из свечей выпала из шандала и погасла. Как звезда.
- Свеча упала, - пробормотала Мэллит и оказалась на розовой скатерти.
- Глупости, - шепнул любимый и отбросил шпагу. - Она просто погасла… Не бойся! Ты ведь не станешь бояться?
- Клянусь родившей меня. - Руки сами по себе вцепились в рытый бархат, что-то глухо застучало. Яблоки… Это посыпались на ковер яблоки… Мэллит сама не поняла, что вырывается, но ее прижали к столешнице.
- Успокойся, - велел первородный, - все хорошо…
- Мое сердце спокойно, - солгала Мэллит, узнавая и не узнавая любимого. Первородный был прекрасен, как сын Кабиохов, сошедший к избранным, его глаза сияли, а грудь вздымалась. И ничто не могло сломить волю его и встать на пути его.
- Куничка!… Моя куничка!…, Рывок - и склоненное лицо стало ближе, в спину впилось что-то жесткое… Край стола… Ноги соскользнули в пустоту, но Мэллит не упала, ей не позволили упасть.
- Тихо! Лежи тихо!…
- Альдо…
Треск раздираемого атласа, холод, жар, боль и кивающая тень на потолке - огромная, черная, гривастая… Тень нависает над ними, мерно качается, и вместе с ней растет и качается боль, она тяжела, как жернов, и горяча, как печь.
- Куничка, - приоткрытый рот, раздувающиеся ноздри, слипшиеся волосы… Неужели это любимый? Неужели это высочайшее счастье и тайна тайн?! - Молодец, малышка, - выдыхает незнакомый. - Умница… Ты…
- Ты?! - Это она кричит или рвущаяся в окно луна. - Ты?!
-
-
-
-
- Что ты кричишь? - Нет луны, нет страшного лица, нет незнакомца у камина, есть боль и любимый. - Так всегда бывает, когда первый раз. Потом привыкнешь…
- Первородный!… - Надо утереть глаза, но пальцы не разжимаются, а слезы текут и текут. Сами.
- Да оставь ты своих первородных! Ты сама хотела, а теперь хныкать поздно…
- Яблоки рассыпались…
- Ну и кошки с ними! Хочешь, чтоб я ушел, так и скажи! Мне вранья не нужно.
Как сказать любимому, что ей пригрезился лунный мертвец, что у камина стоит чужой и гневный, что сама она тонет в боли и ужасе? Первородному хватит его тревог и его войны. Мэллит улыбнулась:
- Ничтожная забыла себя… от великой радости…
- Вот ведь! - Губы любимого, живые и красные, трогает улыбка. - Не ожидал… Хотя тихие, они все такие… Мы еще с тобой порадуемся, куничка… Ну, иди ко мне… Вот и умница.
- Кузен Альдо, - выдохнула Мэллит, закрывая глаза, чтоб не видеть напряженного, чужого лица, - мой кузен Альдо…
