значит, вместо нее снова будет Оллария.
- Рррав. - Песий лев ловко подхватил подачку, каковой и занялся. Марсель почесал нос и проверил, как держится накладное пузо. За окнами проплыла Фонтанная площадь. Считай, приехали.
2
Кто сказал, что счастлив тот, кого ждут в доме его? Какой-нибудь гоган? А может, бириссец или вообще Ди-дерих? Откуда взялась въевшаяся в память фраза, Робер не помнил, но в ставшем еще и спальней кабинете его ждали сразу двое: Клемент и достославный из достославных.
При виде хозяина его крысейшество укоризненно пискнул и без долгих раздумий вскарабкался на плечо. Гоган улыбнулся одними глазами, он был чисто выбрит и тепло одет. Он уходил, Иноходец это понял до того, как Енниоль раскрыл рот. Уходящего всегда узнаешь, особенно уходящего с тяжелым сердцем
- Сын моего отца ждал хозяина этого дома, - не громко произнес достославный. Он больше не пытался быть талигойцем, по крайней мере с Робером. - Настала пора воде стать водой, а земле - землей.
- Зачем? - Эпинэ устало потер виски. - Простите, я сяду… Был очень трудный день. И ночь тоже.
- Блистательный заговорил так, как ему положено от века, - покачал головой гоган, - и это правильно. Шар судеб набирает ход, ветер срывает одежды, и каждый становится тем, кем рожден. Сын моего отца рад, что встретил потомка огнеглазого Флоха, иначе бы сердце его ожесточилось на Первородных.
- Я тоже рад, что узнал вас. - Почему они всякий раз прощаются, словно собрались умирать? - Вы спасли мне жизнь, но это не главное…
- Правнуки Кабиоховы излечили блистательного, это так, - Енниоль тоже взволнован, хоть и не подает виду, - но подошел он к черте по вине народа моего и по вине сына отца моего. Если может недостойный подать совет первородному, то вот он. Сбрось камень дружбы в пропасть забвения и уходи, пока мосты не обрушены. Нет разума в бродящих по пепелищу, и нет доблести в плаче на руинах.
- Наверное. - В щеку ткнулись жесткие усы, Клемент был тут как тут. - Камень дружбы я сбросил, врать не буду, но как я могу сбежать? Мы принесли в Талиг беду…
- Да не станет она большей, - поднял руки к расписному потолку гоган, - правнуки Кабиоховы не желали этому городу зла.
Верно, не желали, они просто не думали о Жанетте Маллу, девочках Маризо, повешенном «гусенке». Гога-нов можно понять, они в Талиге чужаки, а виноваты - свои, и ты первый. Эпинэ поднялся, придерживая ладонью крыса.
- Нам надо выпить. На прощание… У меня есть кэ-наллийское, его прислал герцог Придд… Это он отбил Рокэ Алву.
- Сын моего отца не видел троих из внуков Кабиохо-вых, - вздохнул Енниоль. - Но слышал много и не всегда хорошее. Потомок задумчивого Оллиоха непонятен, но лучше иметь другом его, чем забывшего слово.
- Это больше не важно. - Робер достал бутылку, она была старше отца. - Придд ушел в Ноймаринен. Досто славный из достославных, что передать Мэллит?
Безбородый гоган задумчиво сгреб выскобленный подбородок, странный жест, если не знать… Вечно мы забываем о потерях и хватаем пустоту.
- Ставшая Залогом предала дом свой и кровь свою ради тени на стене. - Темные глаза смотрели строго и устало. - Будет дорога ее темна, а конец - горек.
- Это несправедливо! - не сдержался Эпинэ. - Вы связали ее с Альдо, даже не спросив… Это мы поклялись и предали, хотя могли сказать «нет»!
- Блистательный не предавал семени своего, - отрезал достославный. - Он не лгал перед лицом сынов Кабиоховых, не скормил сердце свое псам победы, и благословение огнеглазого Флоха стало ему ответом.
Благословение или проклятие? Эпинэ разлил вино, оно было красным, как закат. Как вышло, что гоганский старейшина стал талигойскому неудачнику ближе соплеменников и ровесников? Шар судеб или просто одиночество?
- Ты жесток, достославный, но жизнь еще более жестока. Мэллит любит, Альдо - нет, это очень больно…
- Только живой испытывает боль, - гоган спокойно поднял бокал, - тот, у кого не болит, мертвей камня и холодней болотной тины. Сильные взнуздывают боль, слабые прячутся в нее, как в гнездо. Блистательного боль поднимает к небу, ставшую Залогом - тянет на дно…
Девочка уже на дне, но не понимает этого, а Матильда сбежала. Принцесса смогла бы, нет, не утешить, удержать от отчаянья, а что может не уберегший любви мужчина?
- Я отвечаю за Мэллит. - Сказал бы он это, если б продолжал любить? - Что ей грозит? Что я могу для нее сделать?
- Хранить связанного с ней, - холодно сообщил дос тославный. - У Залога нет своего пути и своей судьбы. Мэллит - тень называемого Альдо, она будет, пока есть он.
- Достославный! - выкрикнул Робер, сам не пони мая, молит он или приказывает. - Освободите Мэллит! Договора нет, Залог больше не нужен… Сударь, я не от пущу вас, пока вы ее не освободите! Я проведу вас во дво рец, никто не узнает… Скажите девочке, что она может просто жить!
Пальцы Енниоля, желтоватые, длинные, сомкнулись на запыленном стекле, и гоган с силой толкнул бутылку к Роберу.
- Пусть блистательный возьмет это вино и вернет ви ноградные гроздья, пусть он возьмет стекло и вернет по таш и песок кремнистый… Енниоль ничего не может. Сделанное сделано, ничья магия не вернет тебе спокойный сон, а Мэллит - свободу.
- Смерть Альдо что-нибудь изменит?
- Ставшая Залогом примет удар, нацеленный в изменившего, - подтвердил худшие опасения достославный, - защитив его, ты спасешь ничтожную. Чтобы поразить воина, нужно пробить щит. Чтобы сохранить щит, нужно возвести крепость и укрыть воина в ней.
Правда ли это? Или Залог такая же сказка, как Ночь Расплаты? Енниоль верил, что луна покарает клятвопреступников, и ошибся. А что угрожает Мэллит, если сюзерен нарвется на пулю или проглотит яд? Ничего, кроме неизбывного горя, если только девочка переживет Альдо…
- Правнуки Кабиоховы не тронут предавшую их, - зачем-то сказал достославный и вдруг спросил: - Правда ли, что внук Вентоха дважды отдал свободу за слово свое?
- Правда, - бездумно подтвердил Робер. - Алва вернулся, но не в Багерлее, а в Ноху.
Первородный знает цену сказанного. - Лицо Енниоля вновь окаменело. - Пусть сын твоего отца отвяжет себя от чужой колесницы. Есть Слово и слово. Названный Альдо лгал кровью и мыслью, зная, что лжет. Счастье, что сын моего отца отдал золото за труху, а не за пламень всепожирающий, но блистательный не юная Мэллит. Он свободен в глазах огнеглазого Флоха.
Свободен? Если забыть присягу, братьев, Олларию, восставшую Эпинэ, привязанную к Альдо Мэллит, Ворона с Моро, он, конечно, свободен. Иноходец поднял браслет с молнией:
- Сударь, я не прощу себе то, что сотворил после до говора с вами, но это моя вина. Если б мы с Альдо отка зались, тысячи людей остались бы живы.
- Блистательный заблуждается. - Енниоль всего лишь свел брови, но недаром в Агарисе про достославного из достославных говорили шепотом. - Шар судеб сминает жизни человеческие, как град поле пшеничное. Правнуки Кабиоховы хотели остановить бег его и воткнули копья на пути его, но гнилыми оказались древки. Блистательный не уменьшил зло и горечь, но и не увеличил.
- Если бы вы не подкупили Адгемара, все было бы иначе! - Спорить не хотелось, но память о Мильже, Луллаке, раздавленной старухе, несчастных казаронах и несчастных варастийцах не позволяла
