За свое поведение риса он не получил. Черпая ложкой кашу из котелка, я намеренно громко охал и нахваливал варево, однако пришелец в красном пуховике к радостям желудка интереса не проявил. Может, и не ест он рис. Но я тогда не знаю, чем он питается. Святым духом, наверное. Пусть им и кормится.
После ужина меня начало клонить в сон. Я обещал себе, что посплю всего час, чтобы только сбить дремоту и снова сесть за руль, и прилег в сугробе возле костра. Бульвум остался сидеть на снегоходе, ссутулившись и глядя в темноту. Спать он не собирался. Выспался в своей криокамере на сотню лет вперед. У меня криокамеры не было, я протирал бока о лагерные нары… На этом рассуждении веки нашли друг друга, и я провалился в глубокий сон.
Меня разбудил скрип снега под чьей-то лыжей. Я дернул головой, открыл глаза, и мне в верхнюю губу уперся вороненый ствол охотничьего ружья.
– Ну, ну, не рыпайся! – произнес кто-то картаво и крикнул в сторону: – Рябой, он вроде без оружия! Ты кто, шваль?
Меня подмывало задать встречный вопрос, впрочем, хватило благоразумия промолчать. Я шевельнул глазами, оценивая обстановку, и она мне очень не понравилась. Вместо часика я продрых в сугробе всю ночь и сейчас встречал мутный рассвет. Надо мной возвышался угрюмый мужичок с редкой порослью на лице, в рыжей собачьей шапке, в полушубке и валенках. Чуть поодаль по маленькой полянке, где была разбита наша стоянка, небрежно прохаживался второй мужик с зажатым под мышкой ружьем – невысокий, деловитый, он напевал под нос старую песенку хриплым прокуренным голосом. У обоих на спине висело по вещмешку и свернутому спальнику. Из вещмешков торчали соболиные хвосты. Моего чучела было нигде не видать.
– Хороший «Буран», – буднично прохрипел Рябой, осматривая снегоход. – Тыщ за двести пятьдесят можно продать… дом хрустальный на горе для не-е…
Я попытался разогнуться, но мужичок в собачьей шапке толкнул меня стволом обратно в сугроб.
– Лежи! – грозно приказал он. – Не то башку снесу!
– Родники мои серрребрянныи! – прохрипел Рябой, проверяя ручной тормоз и крутя рукоять газа. – Зал-л-латые мои россыпи!
– Я слышал, – осторожно подал я голос, – что сезон охоты на соболя еще не открыт. А, мужики?
– Ишь, какой умный сыскался, – усмехнулся Рябой, оставляя снегоход и направляясь ко мне. – Еще есть что сказать?
– Слышь, Рябой, у него какой-то номер на фуфайке. Вот здесь, смотри… – Мужичок дернул мой воротник.
Нахмурив брови, Рябой пару секунд сводил в голове концы с концами.
– Хм, беглый зэк… дом хрустальный на горе для нее-е… ну тогда его точно не хватятся. Точнее, хватятся, но не огорчатся.
Я понял – чтобы завладеть снегоходом, меня решили не оставлять в живых. Более того, так решили с самого начала, когда эта парочка подходила к полянке, или еще раньше, когда шла по следу траков… Во я попал!
Краем глаза я оглядел затоптанный снег вокруг себя. Неприметной трубы, в обнимку с которой я укладывался в сугроб, нигде не было.
– Мужики… – начал я, тщательно подбирая каждое слово. – Вообще я офицер, выполняю специальное задание. Вы в курсе, что сейчас творится в тайге?
– В тайге сейчас зима! – заметил картавый, не сводя с меня ружья.
– В тайге нет связи с большой землей, небо захватили НЛО, а по лесу бродят космические пришельцы. Неужели вы ни на кого не наткнулись? Вам просто повезло. Если вы сейчас же меня не отпустите, причем вместе со снегоходом, то существует большая вероятность, что через трое суток вам будет не до соболей и двухсот пятидесяти тысяч. Вы будете валяться мертвыми с изъеденными язвой лицами и выпавшими зубами, потому что вас сожрет внеземной вирус, как и все в округе.
Про вирус я, конечно, малость загнул, ничего конкретного о нем неизвестно, просто надеялся придать словам драматизма.
Мое воззвание до них не дошло. Рябой презрительно скалился.
– Ты напугался, Петюня? – притворно-тонким голоском спросил он у подельника. – Я страсть как напугался!
– Я не понял, – морща неандертальский лоб сказал мужик в собачьей шапке. – О чем он?
– Я вам только что сообщил сведения государственной важности. Бумаги с печатью и личной подписью президента у меня, к сожалению, нет, но я говорю правду. Вы можете меня порешить ради паршивого снегохода, но потом припомните эти слова, да только будет поздно…
Рябой наклонился и похлопал меня по плечу.
– Не надо, мужик, – прохрипел он с фальшивой улыбкой. – Не лепи горбатого. Я все понимаю. Когда узнаешь, сколько тебе осталось, хочется потянуть время. Но мы не можем оставить тебя в живых. Чтобы ты потом в ментовке наши рожи взахлеб живописал? Не можем, пойми. А нам очень нужен этот «Буран», очень.
Его подельник взвел один курок.
Я непроизвольно отодвинулся от направленных на меня спаренных стволов, так и сяк прикидывая, как уйти из-под выстрела, как добраться до этого ублюдка с ружьем и вырвать ему кадык. Но позиция у меня была очень неудачная – лежа на снегу, ноги вялые после сна. К тому же Рябой страховал напарника и при случае мог использовать свою «горизонталку».
– Значит, просто так и порешите?
– Не просто так! – важно поднял палец Рябой. – Мы, можно сказать, благое дело совершим. Очистим тайгу от уголовного элемента. Опасного небось – иначе как бы ты снегоход упер?
Повезло же мне нарваться на таких отморозков, которым ничего не стоит прихлопнуть человека. И ведь главное – никакого риска для них. Тайга скроет все следы преступления.
– Неужели, кроме своей шкуры, вас ничто не заботит? – озлобленно бросил я.
– Шкура у нас одна, знаешь ли, – буднично произнес Рябой. – Кончай его, Петюня. И так много времени потратили. Пора уже двигать отсюда.
Прежде чем Петюня обхватил ружье покрепче, чтобы спустить курок, сбоку вдруг зычно ухнуло. По глазам резанул ослепительный свет. Рядом со мной в воздухе что-то с треском пронеслось – и Петюню швырнуло в ельник, как я успел заметить, с развороченной грудной клеткой.
Мы с Рябым дружно повернули головы в противоположную сторону.
В узком просвете между елей застыло невысокое существо в красном пуховике, из-под которого выглядывали тонкие ноги. В четырехпалых серых руках лежала блестящая трубка бластера, исчезнувшего из-под моей щеки. Из глубины капюшона глядело безносое нечеловеческое лицо, в огромных глазах отсутствовало всякое сострадание.
У Рябого подогнулись колени, а лицо стало белее снега. На левой штанине расползлось темное пятно. Вот тебе и «родники мои серебряные». Полагаю, реплика о том, что я его предупреждал, будет лишней.
– Не надо… – только и успел вымолвить он, после чего длинный палец Бульвума тронул спусковую кнопку. Из ствола вырвался яркий сноп света. Снова дохнуло раскаленным воздухом. Рябой повалился в сугроб с дымящейся дырой в животе размером с баскетбольный мяч. Ну на кой спрашивается, нужны такие пушечные выстрелы? Ни от дубленки, ни от вещмешка со спальником ничего дельного не осталось. Уцелела разве что рыжая собачья шапка, слетевшая с головы Петюни, но остальное – тю-тю!
Дерганой неровной походкой Бульвум подошел ко мне, неся бластер в опущенной руке.
– Ну, Бульвумчик, красавчик! Хвалю. Вовремя ты…
Конец бластера ткнул меня в ребра.
– Эй, поосторожнее!
Серая рука толкнула в снег. Я упал вниз лицом, а пришелец сел сверху, вдавив колено между лопаток. Горячий после выстрела ствол уперся в висок… Вот и закончилось наше партнерство. Я живо представил, как он трогает эту чуткую кнопку, служащую спуском, и сносит мне на хрен голову. Я зажмурился, ожидая выстрела, напрягся всем телом. Последовала долгая пауза…
…и ствол убрался от виска.
Через мгновение спина освободилась. Я остался лежать, медленно переваривая случившееся. Потом меня одолел смех. Я поднялся, сел в сугробе, половина лица залеплена снегом, из живота вырывается истерический хохот. Наклонив к плечу голову, Бульвум с интересом изучал нервную человеческую реакцию.
– О'кей, парень, – успокоившись, произнес я. – Отомстил мне за вчерашнее. В расчете. Разрешаешь двигаться дальше?
Он что-то неразборчиво промурмулил. Будем считать этот ответ утвердительным.
Собрав свой небогатый скарб, я мельком пробежался по вещам убитых. Обменял тюремную ушанку на роскошную шапку Петюни. Обновил запасы круп и даже разжился сырокопченой колбаской. В ошметках, оставшихся от рюкзака Рябого, обнаружились четыре сигаретные пачки «Ява Золотая». Одна из пачек была тут же распечатана и опробована. Усевшись в сугробе, я с наслаждением принялся пускать дым к пятачку неба между верхушками елей. Устроившийся на снегоходе Бульвум что-то недовольно рявкнул мне на своем тарабарском.
– Да пошел ты! Дай в себя прийти. За сегодняшнее утро к моей голове уже дважды ствол приставляли!
Он вновь что-то булькнул.
– Сам такой! – отозвался я беззлобно.
Правда, покурить всласть все равно не удалось. От обгорелых тел потянуло сладковатой вонью, быстро заполнившей полянку. Поспешно докурив, я погрузился на снегоход, и мы тронулись в путь. Бульвум за моей спиной вновь затрясся. Теперь я подумал, что не от холода он трясется. Видимо, таким образом его организм реагирует на поездку. Кого-то, бывает, тошнит в транспорте, у кого-то голова кружится. А моего неземного спутника колотит как при падучей.
А вообще непрост мой попутчик, ох как непрост! Недаром именно ему ферги доверили ответственейшее задание. Но я тоже не подарок. И мое задание не менее ответственное, чем было у него. Так что в чем-то мы похожи. А различаемся мы тем, что его цивилизация
Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. С будничным днем то же самое. Когда утром тебя будит прекрасная женщина, лежащая в твоей постели, а за окном светит солнышко, то день проходит на подъеме и проблемы обходят тебя стороной… Сегодняшнее утро не заладилось с самого начала. Когда меня разбудил приставленный к носу ружейный ствол, я понял, что день пойдет наперекосяк. Так и вышло.
Едва мы выехали с места стоянки, как начала портиться погода: проколотое елками небо затянула серая пелена, с севера подул крепкий студеный ветер, несущий редкие снежинки. У меня с утра ныло правое плечо (полтора года назад в него угодила пуля одного полковника), а это верный признак перемены давления. В общем, все указывало на то, что нас ожидает снежная буря.
Однако непогода оказалась не самой серьезной проблемой, вставшей перед нами. В бурю можно ехать, в крайнем случае, ее можно переждать. Гораздо сложнее было отыскать дорогу в тайге. Наш путь лежал на восток, на лысую сопку с раздвоенной вершиной, намеченную мной с высокого берега реки Кара-Хем.
