Нормальных семей не бывает

– Да у вас пилюльница размером с набор для вышивания. Неужели мне придется купить такую же?

Тут как раз вернулся официант, на бирке у которого было написано «Кевин».

– Ничего особенного,– сказал он.– У некоторых наших посетителей пилюльницы, как член у Шварценеггера.

– У нас обеих ВИЧ,– сказала Дженет, кивая на Ники.

– У меня тоже,– сообщил официант.

– Можно устроить вечеринку,– предложила Ники.

– Кажется, настало время прочувствованных объятий,– ответил официант,– но мой босс ест меня поедом, только чтобы я побыстрее крутился. Четверть часа назад приехал полный автобус французских туристов – французских французов,– а это самый страшный кошмар, который может присниться официанту, так что мне придется принять у вас заказы поживее. О чаевых не беспокойтесь.

Он принял заказ под доносящуюся из другого конца зала болтовню лягушатников.

– Так в чем дело с вашей семьей? – спросила Пшш.– Похоже, вы заразная семейка. Есть среди вас хоть один здоровый?

Ники посмотрела на Пшш и сменила тему:

– Я слышала, ты не особенно-то стремишься стать мамой?

– Смотрите-ка, молодая жена старого пердуна, оказывается, и разговаривать умеет.

– Какие изысканные манеры,– отреагировала Ники.– Опять вляпалась. Если тебе от этого будет легче, то знай, что я делала это, ну, с полдюжины раз.

– Это?

– Да, аборт.

– Я в туалет.

И Пшш тихонько исчезла.

– Я подумала, что, может, если она увидит рядом такую развалину, как я, то, пожалуй, не станет торопиться действовать.

– Ты хочешь детей?

– Да вроде. Но я буду паршивой матерью.

– Брось.

– Что ж, спасибо, Синди Брейди. Так или иначе, нам не на что заводить детей.

– Я и забыла. Он ведь разорился, верно?

– У, мы на такой мели, что просто тошно подумать!

– Но вы же ездили на рыбалку.

– Любезность со стороны одного из его так называемых друзей. А вы знаете, что мы едим, с тех пор как вернулись? Всякое мексиканское дерьмо. И хот-доги. Вот так. На пути из аэропорта набрали всякой фигни на оптовом складе.– Ники оглядела свои ногти и нашла их достаточно ухоженными.– Ненавижу быть бедной. Правда. И меня бесит, что я не могу вот так взять и бросить Теда.

– Это одно из самых романтических признаний, которые мне приходилось слышать за последние месяцы.

– И что еще меня бесит из-за всей этой истории со СПИДом,– сказала Ники,– так это то, что Тед может бросить меня. Представьте только: я забочусь о человеке, который запросто может вышвырнуть меня на помойку.– Она отхлебнула кофе.– Может, конечно, я не слишком высоко его ставлю. Мне-то без разницы, если я умру. А все эти коктейли из таблеток вызывают жировые отложения в самых неожиданных местах. Кончится тем, что у меня вырастет шесть титек.

– А с Тедом ты тоже так разговариваешь? – спросила Дженет.

– В принципе, да.

Дженет посмотрела через окно на сверкающую парковку.

– Я иногда думаю, что было бы, будь я более... передовой, как ты или как она... может быть, тогда наши отношения с Тедом сложились бы немножко по-другому?

– Вы? Пожалуй. А может, и нет. Тед говорит, что вы никогда не ругались. Только что вам случалось «немного погорячиться». Это его словцо «погорячиться».

– Случалось. Неприглядная черта. Больше я не горячусь.

– Пойду поищу Гвендолин,– сказала Ники.– Надо порадеть за семью, какие бы запутанные ни были отношения.

Она встала, обернулась и сказала:

– Дженет, а вы пока последите за этими двумя обаяшками-летчиками, которые сейчас зайдут.

– Вижу, Ники, тебе стоп-кран не нужен.

– Нет.

Ники направилась к дамской комнате рядом с кассой и поравнялась с щеголеватыми, бронзовыми от загара летчиками, входившими в дверь. Она обменялась улыбками с менее загорелым из двух, который одним движением сгреб ее за талию и залепил рот скотчем. Сделав это, он проорал:

– Эй, вы все. Слушайте. Слушайте, мать вашу! Вот наша первая заложница. Если кто-нибудь пикнет, я снесу башку этой голливудской Барби. Никаких мобильников, никаких пейджеров, никаких девять один один – тихо!

Второй летчик поднял винтовку, передернул затвор и выпалил в блюдо с пирожками, задев руку Кевина. Месиво из крови и пирожной начинки расплескалось по кассовому прилавку и полу. Посетители завизжали; следующим выстрелом летчик разнес стеклянную витрину с закусками; какие-то два человека на стоянке, пригнувшись, побежали к изгороди. «Заткнитесь все, мать вашу! – завопил летчик посветлее.– Мы делаем дело и не хотим, чтобы нам мешали. Мой друг Тодд сейчас обойдет зал, так что, будьте добры, отдайте ему все ваши драгоценности. Все французишки любят драгоценности, и, предупреждаю,– никакого диснеевского дерьма, повторяю – никакого диснеевского дерьма – ne pas de merde a la Disney. Всяких там дешевых брошек с Королем Львом или браслетов с Русалочкой, иначе Тодд в виде наказания может отстрелить вам палец».

Французы возбужденно зачирикали между собой; летчик выстрелил одному из них, мужчине средних лет, прямо в грудь. В зале наступила тишина. Дженет видела стальной ствол, ткнувшийся в правое ухо Ники; она вспомнила, как в детстве отец притворялся, что вытаскивает у нее из уха четвертак. В висок словно вонзилось пчелиное жало.

Наши жизни устроены главным образом так, чтобы отражать стрелы, которые мечут в нас законы вероятности. В доступных случаях мы изолируем себя от произвольных актов ненависти и разрушения. Это всегда было присуще человеку: стены, которые мы возводим между своим и соседними домами, настороженность, с которой мы встречаем незнакомца. Одного человека из шести миллионов поражает молния. Пятнадцать человек из ста испытывают клиническую депрессию. Одна женщина из шестнадцати заболевает раком груди. У одного ребенка из тридцати тысяч обнаруживается серьезная деформация конечностей. Каждый американец из пяти становится жертвой жестокого преступления. День, в который не происходит ничего плохого,– чудо, день, когда все плохое, что могло произойти, не происходит. Унылый день – триумф человеческого духа, а скука – роскошь, не имеющая равных в истории человечества.

Дженет вышла из кабинки и направилась к Кевину.

Налетчик у кассы сказал: «Давайте-ка обратно, леди». Ники пыталась кричать сквозь залепивший ей рот скотч.

– Мне уже шестьдесят пять, ты, хамло. Можешь меня пристрелить, но я помогу Кевину. Уверена, твои кореша зауважают тебя, если ты пристрелишь безоружную шестидесятипятилетнюю женщину.

Дженет опустилась на пол рядом с Кевином и взяла его за руку.

Летчик номер два, «Тодд», метался от стола к столу, собирая драгоценности европейцев в холщовый мешок. Когда одна из женщин отказалась, он сказал: «Может, хватит в игрушки играть, а?» Бах. Он прострелил ступню сидевшему рядом с ней мужчине. До Дженет донеслись пронзительные вопли и тихое позвякивание монет и драгоценностей, падавших в мешок с добычей.