— Естественно, Коля клюнул, спросил Брайана: какая такая идея? Тот говорит: у вас в стране, как и у нас, популярны «реалити-шоу»… Вы знаете, Ходасевич, — прервала себя Анжела, — что такое «реалити- шоу»?
— Знаю, — кивнул полковник. — «За стеклом», «Дом», «Голод». Но я их не смотрю.
— Я тоже. Но пипл хавает! Еще как хавает. Рейтинги зашкаливает… Так вот, — продолжала она рассказ, — Брайан тогда задал риторический вопрос: а почему «реалити-шоу» снимают, когда все участники ЗНАЮТ, что они «за стеклом»? Почему нет ни одной программы, где человек НЕ ЗНАЛ бы, что его снимают? С ним происходят разные приключения, а он не понимает, что все подстроено. И не знает, что каждый его шаг записывается на пленку.
Ходасевич, слегка ошеломленный услышанным, кивнул:
— Было и такое. «Шоу Трумана».
— Но то кино! А в реальной жизни?! Полковник уже многое стал понимать. Он для порядка возразил:
— А как же прайвеси? Право человека на частную жизнь? От каждого нужно согласие на то, что его снимают. Хотя бы задним числом.
Манукян кивнула:
— Именно так Николай и ответил Брайану. А тот засмеялся: а много ли у вас, в России, соблюдается прав человека? И кому какое дело в моей, скажем, Австралии до нарушений прав какого-то там русского? К тому же, сказал он, имеется Интернет. В сети вообще сам черт не разберет, что снято легально, а что — нет. И кому, спрашивается, объект, попавший на пленку, будет подавать иск? Сайту, зарегистрированному на Коста-Рике на подставное лицо? Да что он, этот несчастный, вообще сможет доказать?
— Значит, ваш любовник решил заняться этим бизнесом… — уточнил полковник.
— Да!… Решил! И Брайан дал ему на съемки откровенного «реалити-шоу» — шоу, где герой бы НЕ ЗНАЛ, что он под прицелом камер, — триста тысяч долларов. Он сказал, что забота Николая — только производство. А со смонтированным фильмом он, Брайан, уже будет поступать по своему усмотрению. Он возьмет на себя распространение, рекламу и все возможные иски… Короче, мой Николай загорелся этой идеей… Такого еще не было в истории телевидения… Ну а дальше, — оборвала себя Анжела, — дальше вы, Ходасевич, практически обо всем знаете сами.
— Подожди-подожди, — полковник невольно перешел на «ты», — значит, все это: и избиение Татьяны, и авария, и взрывы — придумано просто ради шоу? Ради картинки на экране?
— Именно, — кивнула Манукян.
— Но это же — статья! Даже целый ряд статей УК!
— А кто сможет доказать? — лениво усмехнулась Анжела.
— Почему решили выбрать именно Татьяну?
— Ну, я ее саму не видела, но говорят, что она фотогеничная. Как сказал мой Николаша, «сексапил, сиськи и все такое». Был, вероятно, у него какой-то тайный кастинг. Ну, и ваша Татьяна подошла. Так что гордитесь. Но выбрали ее не только поэтому. А еще и за то, что именно она — вы правильно догадались! — оказалась дочерью его врага. Вашей то есть дочерью. Или как там — падчерицей? Ну, не важно. Все равно вы ее любите больше всех на свете.
— Он полоумный, этот ваш Николаша, — уверенно произнес полковник.
— Я тоже так думаю, — кивнула, коротко хохотнув, Анжела. Остановилась и полезла в сумочку за сигаретами. Достала, прикурила. Выпустила струйку дыма. Они стояли, друг против друга, посредине широкого тротуара. — Вот так оно все и началось… — подытожила она. — И закрутилось… Но, — она сняла очки и посмотрела прямо в глаза полковнику своими твердыми черными глазами, — если вы, Ходасевич, хоть слово кому-то обо всей этой истории расскажете — вам не жить. Я даже Николашу ни о чем просить не буду. Мои же собственные охранники удавят вас своими руками.
— Тогда зачем вы мне все рассказали?
— Потому что вы мне нравитесь, Ходасевич, — обезоруживающе ответила Анжела. — Вы такой же, как Николай, — только гораздо лучше.
И она вдруг порывисто потянулась к нему и поцеловала в губы. Потом сама же оттолкнула и проговорила:
— Дальше меня провожать не надо. Прощайте. Она развернулась и быстро-быстро пошла в сторону Маяковки. Полковник оторопело смотрел ей вслед.
Затем он тряхнул головой, отгоняя наваждение, и по залитому солнцем тротуару подошел к обочине. Поднял руку, призывая такси. Остановилось сразу два частника, один за другим. Ходасевич намеренно не сторговался ни с первым, ни со вторым. И лишь когда подъехала третья машина, он уселся на переднее сиденье и бросил:
— В Новогиреево. Восемнадцатая горбольница. Пожалуйста, побыстрее.
Валерий Петрович подъехал на частнике к заднему двору клиники (этим путем Таня убегала после того, как привезла в больницу раненого наркомана).
Таню вывели из корпуса двое: Кирилл Евгеньевич и больничный охранник-мордоворот с резиновой дубинкой на поясе. Кирилл бережно поддерживал девушку под руку, а охранник так и рыскал глазками по сторонам в поисках возможной опасности. Мобильными телефонами на всякий случай не пользовались: о встрече с отчимом условились еще вчера, когда он позвонил из автомата в кабинет Кирилла Евгеньевича.
На прощание Таня поцеловала Кирилла в щеку. Поцелуй получился нежным и многообещающим. Доктор долго еще чувствовал на своей щеке ее губы.
Они о многом успели поговорить сегодня ночью и многое узнали друг о друге, но этот поцелуй был их первым прикосновением друг к другу. Потом Таня села на заднее сиденье машины, весело улыбнулась, помахала в окошко рукой — и Кирилл при этом не знал: а может быть, он видит ее в последний раз?
Хотя Таня и обещала ему, что позвонит, «когда все кончится», Кирилл не был уверен, что она это сделает. Он так и не понял, кем он был для Татьяны. Палочкой-выручалочкой, которую используют в трудную минуту, а потом зашвыривают в дальний пыльный угол? Или все-таки кем-то большим — не зря же ему казалось, что он знает Таню уже давно, чуть ли не с раннего детства?
Такси отъехало по пустынному переулку, охранник утопал, а Кирилл Евгеньевич еще долго зачем-то смотрел вслед машине — будто бы ожидал, что она, как в старых фильмах, остановится, и оттуда выскочит Татьяна и побежит к нему, и бросится на шею, и поцелует перед разлукой — жарко, по-настоящему… Но ничего подобного не случилось, авто уехало в перспективу тенистого переулка, а потом свернуло за угол.
Отчим поселил Татьяну на той же конспиративной квартире в Отрадном, где скрывался сам, и в последующие три дня она покидала убежище всего единожды: как вернулись из больницы, вышла и купила продуктов. Тогда же она позвонила из автомата (как и просил Валерий Петрович) журналисту Димке Полуянову.
Полуянов явился к вечеру. С собой привез целый арсенал. Во-первых, подогнал Татьяниного любимца «пёжика» — его поставили под окном. Во-вторых, притащил самый современный сканер и фотопринтер. И еще цифровой фотоаппарат с комплектом разномастных объективов.
— Просил-умолял в редакции, чтоб дали, — пробурчал Полуянов. — Стоит аппаратура больше десяти «зеленых» штук. Так что под вашу, Валерий Петрович, ответственность. А то я эту гражданку, — он кивнул в сторону Татьяны, — знаю.
Таня, хоть и слегка обиделась на Димку за «гражданку», ругаться с ним не стала: была ему благодарна, что выручил.
Полуянов оказался не единственным человеком, перед которым рассекретили убежище. В тот же день Приезжал молоденький румяный паренек — лейтенант из Агентства правительственной спецсвязи, как пояснил отчим, — и привез два каких-то приборчика непонятного назначения. Поужинал вместе с ними, запал на Таню, глядел на нее во все глаза, краснел — а потом, по просьбе отчима, научил ее пользоваться
