костровской милиции. Но, боже, в каком она была состоянии!
Таня подошла поближе и присвистнула. Стекло дверцы водителя вдребезги разбито. Стекло багажной двери — тоже.
Таня заглянула внутрь машины. Та же самая история, что в офисе. Полный разгром. Здесь тоже явно что-то искали. Сиденья вспороты, спинки — тоже. Из бардачка все вышвырнуто, валяется по салону: салфетки, атлас, нитяные перчатки. Содержимое аптечки разбросано по заднему сиденью. При этом, что характерно, налетчики не тронули недешевую магнитолу «Пионер».
Таня обошла машину и посмотрела, что творится в багажнике, который был не закрыт. Та же неприглядная картина. Инструменты раскиданы. Запаску всю изрезали ножом. А еще…
Еще в металле видны три аккуратных отверстия.
Тане никогда, слава богу, не приходилось видеть пулевые отверстия, но она почему-то не сомневалась, что дырочки с аккуратными краями в багажнике Лениной «девятки» оставили именно пули.
— Что-нибудь ищете? — раздался рядом насмешливый голос.
Таня вздрогнула и обернулась. Подле машины стоял молодой мускулистый парень лет тридцати, в белой рубашечке и отглаженных брючках. И хоть парень был в штатском, его острый, колючий взгляд не оставлял никаких сомнений в роде его занятий.
— По-моему, в этой машине все нашли до меня, — буркнула Таня.
— Откуда вы знаете, что нашли! — немедленно уцепился за ее слова опер в штатском. — Может, и нет?
— Уж больно хорошо искали, — не осталась в долгу Таня. — Что же это получается? — перешла она в контрнаступление. — Ночью наш офис разгромили, днем — машину нашего сотрудника? Куда, интересно, смотрит милиция?
— Вы знаете, что такое виктимология? — вместо ответа ошарашил ее вопросом опер.
Таня не знала, но предположила:
— Наука о жертвах? — «Что уж тут сложного, „victim“ по-английски жертва». — А почему вы спрашиваете?
— А потому что, может быть, ваш Шангин не жертва? Может, он как раз сам виноват?
— А с чего вы взяли, что он мой?
— Вы ведь его начальница, вас зовут Татьяна Садовникова, правильно?
— А-а, значит, вы, — Таня припомнила чудную фамилию опера, которую упомянул Эрнест Максимович, — Комков?
— Так точно. Старший оперуполномоченный капитан милиции Комков. Но вы можете называть меня Володей.
— А вы называйте меня Татьяной Валерьевной, — не приняла панибратства Таня.
— Нам с вами, Татьяна Валерьевна, — вздохнул опер, — надобно побеседовать. Так что пройдемте.
Комков сделал ручкой приглашающий жест к дверям ментовки.
— Ну, раз надобно, — пожала плечами Таня, — тогда пошли.
Пока они поднимались на четвертый этаж — опер профессионально держался сзади, — с ним здоровались сбегающие по лестнице люди в форме и штатском, а группки милиционеров, курящих на площадках, откровенно пялились на Таню. Она же по дороге думала одновременно о двух вещах. Первая: какая же скотина этот Эрнест Максимович! Можно сказать, специально подставил ее, направил в милицию, прямо в лапы капитана Комкова. И вторая: а может, капитан был одним из тех, что наезжали вчера на камеру хранения? Не он ли изъял посылочку от Лени, адресованную ей? Вот бы устроить Комкову очную ставку с тем вокзальным хануриком! Интересно, признал бы тот опера в числе тех двоих, что вечером в воскресенье налетели на него?
Комков открыл ключом и распахнул перед Таней дверь кабинета. Она вошла. В кабинете помещались два стола, продавленный диван, два кресла и дряхлый компьютер. Капитан Комков закрыл дверь.
— Располагайтесь, — небрежно указал он на диван. — Курите?
— Вообще-то нет, но сейчас покурю.
— Волнуетесь, Татьяна Валерьевна?
— Нет, — соврала она, — а с чего мне волноваться?
— И правда, — сыронизировал опер, — с чего честному человеку волноваться? И курить, если он вообще-то не курит?
Тон его обращения слегка переменился по сравнению с тем, как он разговаривал внизу, у машины: стал более развязным. Он протянул Татьяне пачку местных сигарет «Наша марка», она скривилась, но взяла. Комков, как джентльмен, поднес ей огня. Таня закашлялась.
— Что, — с неприятным смешком спросил опер, — не нравятся наши местные сигареты? Все больше «Мальборо» да «Парламент» покуриваете?
— Да я же сказала вам, что вообще не курю, — пожала плечами Таня.
— Когда вы последний раз видели Леонида Шангина? — вдруг резко спросил Комков.
— Я? Шангина? А что?
— Отвечайте, Садовникова!
— В ночь с субботы на воскресенье. Он проводил меня до дома. А почему вы спрашиваете?
— А потом вы с ним виделись?
— Нет.
— Шангин звонил вам? Писал? Присылал электронные письма?
— Нет, — покачала головой Таня. Она старалась оставаться хладнокровной, но получалось это неважно. — Больше никаких известий. Так почему вы спрашиваете?
— А потому, Садовникова, что ваш Шангин разыскивается за совершение особо тяжких преступлений.
— Леня?.. Преступлений?.. Не могу поверить!
— И тем не менее.
— В чем его обвиняют?
— В убийстве. И в нападении на сотрудника милиции.
— Кого он убил? И на кого напал? Могу я узнать?
— Нет, гражданка Садовникова, не можете.
Таня затушила противную сигарету в блюдечке.
— Почему?
— Потому что есть такое понятие, как тайна следствия. И вообще, хватит базарить. Ты че, — тон опера вдруг стал агрессивным, — не знаешь, кто в ментуре задает вопросы?! Я задаю! Я! Ясно?!
Таня начала злиться. Она, конечно, знала (Валерочка не раз наставлял!), что с ментами для, собственной же безопасности нужно держаться вежливо, но тут не выдержала, рявкнула:
— А ну, сбавил тон, дядя!
Комков послушался — смолк. Молча вышел из-за стола. Молча подошел к ней. И, опять же молча, вывернул ей руку так, что она вскрикнула:
— Что.., вы…
Опер продолжал, не говоря ни слова, выламывать ей руку. Одновременно сверлил пустыми и злыми, словно у кобры, глазками, и Танин вопрос просто замер у нее на губах.
Комков отпустил наконец ее руку и тихо произнес:
— А если тебе не ясно, я сейчас младший состав приглашу. Мы тебя быстренько на хор поставим!
«Попробуй», — едва не ляпнула Таня. Но заглянула в ледяные глаза Комкова и поняла, что разумнее будет смолчать. Трусливее, что ли, с возрастом стала? Или в ней, наоборот, жизненная мудрость пробуждается?
— Где Шангин? — повторил капитан, Он вперился глазами в ее глаза.
— Я не знаю, — прошептала она, не отводя взгляд. — Я сама его ищу.
