руку, и сдернул со стула, и бросил вниз, на бетон набережной, и сам упал сверху, прикрыв своим телом ее голову и плечи. Таня, так и не успев понять, что случилось, и ничего не видя, услышала негромкие хлопки — словно рядом кто-то разрывает надутые воздухом пакеты. Хлопки следовали один за другим, через равные промежутки времени: Пах! Пах! Пах! Пах! Таня услышала неподалеку сдавленный крик боли, а потом рядом обрушилось что-то железное.
Наконец отчим привстал, освободил ее голову, и она смогла хоть что-то увидеть. Сперва в поле зрения возник перевернутый пластиковый стол, за которым они только что сидели. Он лежал на боку. Рядом по бетону разлетелись стул, тарелки и шампур с недоеденным кусочком шашлыка. Чуть поодаль валялся опрокинутый мангал. Угли из него рассыпались. Рядом полулежал хозяин кафе. Его лицо было бледным и перекошенным. Рукой он зажимал свою ногу — из нее хлестала кровь — и вполголоса ругался по-армянски. А в перспективе, на расстоянии метров двадцати, Таня увидела, что прямо по пешеходной зоне набережной от них не спеша удаляется мотоцикл. На нем сидят двое, оба в непроницаемых шлемах и черных рубашках, и второй, тот, что сзади, оглядывается и, не отрываясь, смотрит в их сторону, и в его опущенной руке поблескивает пистолет. И лица его не видно — только глаза в прорези мотоциклетной маски. И глаза эти — холодные, пустые — не предвещают ничего хорошего. Конечно, это дорисовало Танино воображение.
Убийца, кажется, что-то сказал своему товарищу, потому что мотоцикл замедлил ход., «Наверное, сообщил, что мы живы», — отстраненно, будто о постороннем, подумала Таня. И тогда водитель мотоцикла еще больше сбавил скорость. Не спеша развернул свою машину.
И помчался прямо на них. Добивать.
Человек в черном, сидевший сзади, начал вскидывать свой пистолет с глушителем. Таня отчаянно глянула в сторону Валеры, ожидая от него хоть каких-то действий. Хоть какой-то защиты. Но чем ей мог помочь толстый, старый человек?
Однако отчим с неожиданным для его лет и комплекции проворством вскочил на ноги. В руке он сжимал какой-то длинный железный прут. «Боже, это же шампур, — мелькнуло у Тани, — да что он может им сделать?» И в этот момент отчим размахнулся и с силой метнул свое импровизированное оружие в сторону мотоциклистов. До них уже оставалось метров десять, и задний на ходу целился из своей пушки в лежащую Таню. Таня смотрела прямо в лицо смерти и даже не успела осознать это.
И случилось чудо. Заостренный шампур, с силой пущенный отчимом, вонзился в правое плечо пассажира. Рука того дрогнула. Таня увидела, как из дула пистолета все же вылетел горячий плевок. Что-то жаркое пронеслось рядом с ее щекой. И тут до нее донесся хлопок от выстрела и звяк пули, угодившей в мангал. А в следующую секунду мимо нее промчался мотоцикл. Пассажир держался левой рукой за правое плечо. Он выронил пистолет, а может, намеренно бросил его. Пистолет загремел на камнях набережной.
Ни один из двух наездников не обернулся. Мотоцикл съехал с пешеходной зоны и по проезжей части устремился вдаль.
Он быстро исчез в потоке машин.
И только в этот момент к Тане вернулись во всей полноте краски и звуки дня.
Солнце сияло над белым городом. По реке шла ленивая баржа. Велосипедист-мальчик остановился чуть поодаль и, раскрыв рот, смотрел на происшествие. Вяло тлели рассыпанные по бетону угли. Валера стоял в испачканном в пыли костюме и тяжело дышал.
К сидящему на бетоне шашлычнику подскочила жена.
— Сирелиз, инче пата хэль?! — прокричала она по-армянски.
— Индз вираворэльен < — Дорогой, что с тобой?! — Меня ранили. (армянск).>, — прохрипел ее муж. Его нога была залита кровью.
И тут все, что было вокруг Тани: река, солнце, дымок от углей и даже кровь на ноге шашлычника, и даже озабоченное лицо отчима, — показалось ей, только что избегнувшей неминуемой смерти, незыразимо прекрасным. Она улыбнулась. Видок у нее был сейчас, наверное, дикий: сидит на бетоне и улыбается. Однако чувство эйфории длилось не более полуминуты, вскоре оно стало стремительно исчезать, уступая место панике. И в голове почему-то шумело.
— Ты цела? — озабоченно спросил Валера, наклоняясь над ней.
— Да. Все в порядке. А ты? — через силу ответила Таня.
— Слава богу.
Он помог ей подняться.
— Пошли отсюда.
— Подожди. Вам нужна помощь? — обратилась она к раненому хозяину.
— Какая, слушай, от тебя помощь? — скривился тот, а его жена уже названивала по мобильному телефону: «Але, „Скорая“? Срочно приезжайте, у моего мужа огнестрельное ранение!»
— Вот вам за завтрак и за беспокойство, — Таня достала из портмоне все, что у нее с собой было: пятисотрублевую купюру и стодолларовую бумажку.
— Пошли, — отчим цепко схватил ее под руку.
— А мы не будем ждать милицию?
— Ни в коем случае.
Армянин так и не взял деньги, и тогда Таня разжала руку, и купюры мягко спланировали на бетон к его ногам.
— Пошевеливайся, Татьяна, — Валерий Петрович потащил ее за собой.
Откуда-то издалека, со стороны центральной площади, донесся прерывистый звук сирены. Он приближался.
— Бегом, — коротко приказал Ходасевич.
Они перебежали дорогу и по широким ступенькам стали подниматься к подножию сталинских домов, которыми была застроена набережная. Совсем рядом отсюда, в трех кварталах, находился Танин двор.
Когда они поднялись по ступенькам и готовы были нырнуть в подворотню. Татьяна обернулась и бросила сверху вниз прощальный взгляд на набережную.
Возле столиков уже собралось четверо-пятеро зевак. Они окружили раненого хозяина и склонившуюся над ним хозяйку. Мангал и стол, за которым только что сидели Таня с отчимом, по-прежнему валялись на боку. С подвыванием сирены у места происшествия остановилась машина. Это оказалась не «Скорая», а милицейский «газик». Из «газика» выскочили двое ментов с автоматами.
— Скорее! — прикрикнул на Татьяну Валера.
Она ступила вслед за ним в прохладную подворотню:
— Куда мы идем?
— Подальше отсюда.
— А потом?
— Пока не знаю, — после паузы ответил отчим сквозь зубы.
Они пересекли тихий двор и вышли на спокойную улицу Володарского. Мирно шелестели акации.
— Что это было, Валера?
— Ты что, не понимаешь? На тебя только что покушались. И чуть не убили.
— Меня? А может, тебя?
— Неважно. Может, нас обоих.
— Тогда что нам делать?
Отчим промолчал. Они шли по улицам, удаляясь от реки вверх.
— А здорово ты его! — вдруг нервно рассмеялась Таня. — Р-раз, и поразил копьем, как древний грек.
— Береги дыхание.
Татьяна хотела было сказать, что это ему, толстячку-старичку, надо беречь дыхание, а не ей, которая за два сета здорового мужика способна умотать, но, искоса глянув на посеревшее, озабоченное лицо Валеры, решила благоразумно сменить тему.
— Мы убегаем? Едем в аэропорт? Или на вокзал?
