беспокойный комочек, — в его доме успокаиваются. Что тому способствовало? Тихая, вышколенная прислуга? Дорогая великолепная мебель? Еле слышный Вивальди из размещенных под потолком колонок?
— Чувствуйте себя, как дома, — радушно предложил Глеб Захарович. И убыл на свой комбинат, на очередное и, как он сказал, неотложное совещание. А Таня с Валерием Петровичем взялись осваивать великолепный особняк. Они осмотрели свои комнаты, обставленные с нарочитой простотой настоящей роскоши. Валерий Петрович принял душ, а Таня — повалялась в джакузи. Потом настало время обеда, поданного на тончайших фарфоровых тарелках…
Поев, оба отправились на террасу, утонули в глубоких, усыпляющих креслах. В хрустальных бокалах вкусно шипел ледяной тоник с лимоном. Далеко внизу блестел в солнечных лучах полноводный Танаис — пароходики, буксирчики, мальчишки, атакующие тарзанку…
Валерий Петрович, кажется, наслаждался. А Таня потягивала тоник и чувствовала, что двух часов в «тихой гавани» Глеба Захаровича ей хватило. И к горлу противной волной подступает раздражение Татьяну начинало бесить все — и вежливая прислуга, и элегантная простота линий дома, и то, насколько органично чувствовал себя внутри этой простоты ее хозяин, Глеб Захарович.
И вид с террасы — разумеется, на воду — тоже раздражал. «Архитектура немецкая, обстановка — хай-тек, а вид открывается на опостылевшую, очень русскую реку?» — злилась она. Костровчане, на Танин взгляд, вообще на этом своем Танаисе помешались. Глаза б ее на него не глядели, зато Валерий Петрович, неофит, посматривал на водную гладь с явным интересом.
— Красиво здесь, — похвалил он.
Глотнул тоника, аппетитно затянулся сигареткой, небрежно стряхнул пепел в пепельницу тяжелого серебра… Таня вдруг подумала: «А ведь Валерочка в этой обстановке не менее гармоничен, чем Глеб Захарович! И как у него только получается — курит вонючую „Стюардессу“ барственно, будто настоящую „Гавану“!»
— А лично я ничего красивого не вижу, — буркнула Таня. — По-моему, сплошная, нарочитая показуха.
Валерий Петрович не ответил. Прищурился на солнечные лучи, полюбовался, как тлеет сигаретный кончик, помолчал… И вдруг выдал:
— Я, кажется, понимаю…
И снова смолк.
— Что ты понимаешь? — настороженно поинтересовалась падчерица.
Она залпом допила ледяной тоник и теперь с трудом подавляла желание придвинуть к себе проклятую «Стюардессу» и тоже закурить.
— Боюсь, ты рассердишься, — вздохнул полковник.
— Я никогда на тебя не сержусь, — пожала плечами она. — Говори.
Ходасевич внимательно посмотрел на нее. И тихо произнес:
— По-моему, ты к этому Глебу Захаровичу неравнодушна. Поэтому тебя все в нем и возмущает. Женская защитная реакция.
— Какая глупость! — мгновенно отреагировала Татьяна.
И тут же поняла — она реагирует чуть быстрее, чем следовало бы. И немедленно бросилась спасать положение:
— Ну, мне он, конечно, нравится. На фоне прочих местных. К тому же он наш главный заказчик, а заказчика полагается любить… Но особняк у него — насквозь фальшивый. Ничего настоящего, от души, все — только напоказ: вот, мол, какой я крутой!
— Ладно, Танюшка, проехали, — покачал головой полковник. И неожиданно предложил:
— Пойдем пройдемся?
Таня удивленно взглянула на отчима — чтобы тот по собственной инициативе оторвал от мягкого кресла свою шестипудовую тушу? Она недоверчиво спросила:
— Ты уже переварил обед?
Обед оказался весьма обилен — даже ей, закаленной всякими теннисами и тренажерными залами, и то хотелось после него сидеть да сидеть. И потягивать ледяной тоник до самого ужина. Но отчим настаивал:
— Вот как раз и переварим. В движении.
Он, покряхтывая, поднялся, и Татьяне ничего не оставалось, как тоже встать. Но они и шага сделать не успели — на террасе показалась горничная. Засеменила к ним, с укором сказала:
— Вам что-то нужно? Вот же звоночек есть…
И показала на колокольчик, лежавший на столике.
— Маразм! — еле слышно буркнула Таня. Она, конечно, любила то, что называется «dolce vita», но вызывать горничную перезвоном колокольчика — это даже на ее взгляд чересчур.
— Мы хотим пройтись, — вежливо сказал Валерий Петрович.
— Пожалуйста, — радушно улыбнулась горничная. — Вы будете гулять в саду или пойдете к реке?
— А что, мы должны докладывать вам наш маршрут? — желчно поинтересовалась Татьяна. Она понимала, что вопрос звучит грубо, но не сдержалась — что за мода такая следить за каждым шагом?!
Прислуга, продолжая дружелюбно улыбаться, пожала плечами:
— Нет, Татьяна Валерьевна, вы не должны мне ничего сообщать. Просто, если вы захотите спуститься на пляж, вам лучше обувь сменить. Там ступеньки крутые, на каблуках будет неудобно. А у нас в передней очень много теннисных туфель. Совсем новых и на любой размер.
— Спасибо, что беспокоитесь, — проворчала Татьяна.
Отчим удивленно посмотрел на падчерицу и вежливо заверил горничную:
— Наверное, мы просто прогуляемся по территории.
— Тогда выходите прямо отсюда, — прислужница распахнула стеклянную дверь. — Эта дорожка ведет непосредственно в сад…
— Что ты к ней прицепилась? — поинтересовался Валерий Петрович, когда они вышли. — Шипишь, как дикая кошка!
— Да раздражает меня это барство! — фыркнула Таня. — Горничные, колокольчики, постоянный контроль… Шагу без пригляда не ступишь.
— По-моему, во всех богатых домах так, — пожал плечами Валерий Петрович. Они шли по саду — строгому, с деревьями, посаженными будто по линеечкам. Никаких простецких яблонь — сосенки, туи, тамариски… Между деревьями иногда мелькали то миниатюрный фонтанчик, то стильного литья лавочка (на сиденье для мягкости брошены подушки — интересно, прислуга, верно, обязана при первых каплях дождя бросаться в сад и подушечки убирать?).
Валерий Петрович остановился, чтобы рассмотреть огромную, белого мрамора, статую, изображавшую то ли наяду, то ли Семирамиду.
— Взять хоть эту мымру, — Татьяна раздраженно махнула на статую. — Недешевая ведь штуковина, явно. Но к чему она тут? Для чего? Что символизирует, кроме хозяйского дурновкусия?!
— По-моему, ты сама решила приехать именно сюда.
— Можно подумать, у нас был выбор! Ну и потом… Это был первый порыв… — замялась Таня. — Я просто подумала.., что в этом Кострове никого не знаю.., к кому ж еще обращаться? Но, — она покаянно развела руками. — не знаю почему, меня тут все бесит.
— А по-моему, здесь просто замечательно, — продолжал гнуть свою линию полковник.
И тут Таня вдруг заметила: отчим не просто любуется достопримечательностями. Он работает: обшаривает взглядом сад. И то и дело вдруг взглянет через плечо или неожиданно обернется…
— Ты что-то увиде…
— Пойдем, Танюшка, — перебил ее Валерий Петрович.
Подхватил ее под руку и повлек мимо дорожек, в глубь сада.
Они остановились на солнечной полянке — в той части барского парка, что изображала собой полудикий, запущенный лес. Высоко над головами шумели вековые сосны, но травка на лужайке под их ногами оказалась тщательно подстрижена.
