— Надеюсь, с Мерилин все в порядке?
— С Мерилин? Да. Но она сидела рядом с убитым.
— Кого убили?
— Стивена Питермана.
Муни нахмурился. Запустил пятерню в седые, курчавые волосы.
— Менеджера вашей дочери, продюсера.
Муни кивнул.
— Они записывали «Шоу Дэна Бакли». На съемочной площадке «Безумия летней ночи».
— Не пьеса в пьесе, — прокомментировал Муни, — но сцена на сцене.
— Именно на сцене, потому что происходило все в присутствии репортеров, с видеокамерами и фотоаппаратами.
— Но без зрителей.
— Их, действительно, не было.
— Каким отстраненным становится наше искусство. Мы уже играем не для людей, а для бездушного железа. Камеры. Аппараты. Питеркин?
— Питерман. Стивен Питерман.
— Питермана, значит, снимали, — Мунн осушил стакан. Трясущейся рукой потянулся к бутылке. — Так?
— Дело в том, что Мокси нас ждет.
— Мы только выпьем вместе, вы и я. Поговорим, кто там был, кого не было. Налейте себе чего- нибудь.
— У меня все есть.
Взгляд Муни с трудом сфокусировался на банке пива.
— Действительно, есть.
Он налил себе никак не меньше трех унций коньяку[6] .
— Так кто этот Питербан? Полагаете, большая потеря для общества?
Флетч пожал плечами.
— Менеджер Мокси. Продюсер этого фильма.
— И как он умер?
— Его убили ударом ножа в спину.
Муни рассмеялся.
— Типично киношное убийство.
— Боюсь, ваша дочь прежде всего подпадет под подозрение.
— Мерилин?
— Да.
— Такое вполне возможно, — Муни раздумчиво смотрел на струи дождя.
Флетч замялся. Когда гений переходит черту, отделяющую трезвого от пьяного? Сидит ли он сейчас на веранде или полагает себя на сцене, в роли короля Лира? Думает о Корделии или о Мокси?
— Возможно, что?
— Убийство, — взгляд Муни вернулся к Флетчу. — Мерилин могла и убить.
Вновь Флетч почувствовал на спине холодок. А Муни уже уставился в стол.
— Она уже это делала.
— Делала… — У Флетча перехватило дыхание. Трижды волна накатила на берег, прежде чем к нему вернулся дар речи. — О чем вы говорите?
— Тот инцидент в школе, — ответил Муни. — Когда Мерилин было лет тринадцать, четырнадцать. В тот год ее любимый папочка решил посередине семестра перевести ее в школу в Англии. Кажется, в ноябре. Разумеется, никто понятия не имел, что предшествовало этому внезапному переводу. Я говорил, что мне хочется, чтобы моя дочь была рядом со мной. Но в тот год в Англии я не появлялся.
— Я знаю, что она провела год или два в Англии, — кивнул Флетч.
— Но вы не знаете, почему, — голос Муни звучал устало. Действительно, кому охота вспоминать дела давно минувших дней. — В частной школе, которую она посещала, ее педагог по курсу драмы… может, я смогу вспомнить его фамилию… — он отпил из стакана. — …Не могу. Да это и неважно. Бедняга. Его нашли лежащим головой в школьном пруду. Ноги остались на берегу. Кто-то ударил его булыжником. Он потерял сознание и грохнулся в воду. Школьная администрация провела расследование. Только трех учениц видели в тот день неподалеку от пруда. В том числе и Мерилин. Знала его только она одна, остальные две не занимались в его классе. Мерилин была подающей в школьной бейсбольной команде, так что могла оглушить человека ударом кулака, особенно с зажатым в нем булыжником, — Муни икнул. Затем тяжело вздохнул. — Она не любила этого педагога. Сама писала мне об этом.
— Он мог поскользнуться…
— Он лежал лицом вниз. Ударили его по затылку. Несомненное убийство… и подготовленное. Найти виновного не смогли…, а убила его Мерилин. Ее допрашивали. Она и тогда была хорошей актрисой. Ей передалась отцовская кровь, знаете ли. Она с ней родилась. Ярко выраженная наследственность.
— И вы отправили ее в Англию, от греха подальше.
— Да, — медленно кивнул Муни. — Ее допрашивали, допрашивали, допрашивали. Против вопросов я не возражал. Но вот один или два ответа могли… — Муни смолк, не докончив фразы.
— Но, если она виновна в убийстве…
Муни вскинул голову.
— Она все равно моя дочь, черт побери. Ее ждало прекрасное будущее. В ней течет моя кровь. Талант нельзя губить, — он обмяк, расслабился. — Я не увидел в этом инциденте ничего особенного. Разбил же Одиссей голову своего учителя лютней. В жизни всегда наступает момент, когда приходится расставаться с учителем. У Одиссея и Мерилин расставание это прошло более драматично, чем у других.
— У нее возникли осложнения с Питерманом, — вставил Флетч. — Потому-то она и попросила меня приехать к ней.
— Что? — резко спросил Муни. — Вы хотите сказать, что не имеете отношения к кино?
— Нет. Я — репортер.
— Однако. Придется следить за своим языком. У меня берут интервью?
— Нет, нет.
— Вы меня оскорбляете. Почему нет?
— Потому что, сэр, вы пьяны.
— По вашему мнению… — Муни замолчал, мигнул. — Я пьян?
— Да, сэр. Это не оскорбление, но констатация факта.
— Я всегда пьян. Оскорбление тут не причем. Таков мой образ жизни. Спиртное никогда не мешало мне дать хорошее интервью. Или выступить на сцене.
— Я где-то читал, что в тридцати фильмах вы снимались пьяным в стельку, а потому ничего о них не помнили. Это правда?
Муни на мгновение задумался, потом резко кивнул.
— Правда.
— Разве такое возможно?
— Мне нравится смотреть фильмы, о которых я ничего не знаю. Особенно, с моим участием.
— И все-таки я не могу этого осознать. Как вам удавалось сниматься в эпизоде мертвецки пьяным, чтобы потом у зрителей, сидящих перед экраном, не возникало ни малейшего сомнения в том, что вы трезвы, как стеклышко?
— Отстраненность от жизни. Действительность. Искажение реальности. Понимаете?
— Нет.
— Однажды я снялся в фильме, действие которого разворачивалось в Анкаре. Год спустя я сказал репортеру, что никогда не был в Турции. Об этом раззвонили все газеты. Руководство студии заявило, что мои слова неправильно истолкованы. Я, мол, сказал, что никогда не был в индейке
