Людмила.
– Не сказал, потому что до конца еще в Лайзе не уверен. Думаешь, она не знает о ваших отношениях? Как же! У тебя же все на морде написано.
Они в Туве долго пробудут?
– С неделю…
– Ну вот, через неделю он тебе, как пить дать, все по телефону доложит. Хочешь, я тебе заранее скажу, что он в свое оправдание блеять будет?
Людмила молча кивнула.
– «Людочка, дорогая, – Антонина сложила руки на груди и слащаво улыбнулась, – ты должна меня понять и простить. Внезапно я встретил женщину, которая стала смыслом моей жизни, моей единственной и неповторимой любовью. Я боюсь ее потерять и поэтому вынужден, слышишь, вынужден поехать за ней на край света…»
– Ну и черт с ним, – прошептала Людмила и отвернулась от подруги. – Пускай на ком хочет, на том и женится. Мне и одной хорошо.
– Ну зачем же одной, – удивилась Антонина, – когда рядом такие кадры пропадают?
– Ничего они не пропадают, – огрызнулась Людмила, – не дадут им завянуть в одиночестве.
Тонька окинула ее задумчивым взглядом:
– Много я дураков на свете видела, но таких, как вы с Барсуковым, еще не встречала. Сохнете друг по другу, а все равно фасон держите. Не дай бог свою слабость показать. Только не слабостью это называется, а любовью. Пройдешь мимо – потом всю жизнь каяться будешь. Настоящая любовь человеку один раз дается, а остальное все так... увлечения.
– А ты уверена, что это действительно любовь, а не увлечение? Может, именно Вадим был моей единственной любовью, а я так бездарно ею распорядилась?
– Господи, – взмолилась Антонина, – это ж какое терпение нужно, чтобы тебя в чем-то переубедить! И ведь прекрасно знаешь, что я права, но споришь, доказываешь… Тебе самой еще не надоело сопротивляться?
– Хорошо, не буду сопротивляться, – согласилась с подругой Людмила, – но только не советуй падать Барсукову в ноги и умолять: люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья! Я на это под угрозой расстрела не пойду!
– Ну и ладушки, не ходи! – не расстроилась Антонина. – Он сам к тебе придет как миленький.
А лучше всего, если ты у меня до вечера останешься. Он же обязательно зайдет вместе с Дроботом.
Я его ужином пообещала накормить, если он Стаса сюда доставит. Вот и поможешь мне этот ужин приготовить.
– С ужином ты и одна управишься. – Людмила поднялась с дивана. – А я лучше домой пойду.
Славка уехал, вот я и хочу в тишине посидеть, поработать спокойно.
– Давай проваливай! – рассердилась Тонька и бросила ей в руки шубу. – Я думала, хоть раз Барсуков тебя в нормальном обличье увидит, в платье, в шубе. А ты опять сбегаешь! Ну иди, иди, – махнула она рукой, заметив, что Людмила замешкалась на пороге, – мотай сопли на кулак, только потом не обижайся, что Надька Портновская ловчее тебя окажется.
Людмила посмотрела на заваленный бумагами стол и вздохнула. Сегодня ей удалось хорошо поработать, хотя мысли то и дело возвращались к утреннему разговору с Вадимом, а потом с Антониной. И, как ни странно, кроме обиды, она никаких других чувств не испытывала. И обида эта была не на Вадима, а, скорее, на саму себя, так бесталачно потратившую почти десять лет жизни на человека, который всегда был озабочен только своими проблемами И она знала об этом, но не хотела верить, убеждая себя, что он гораздо лучше, чем о нем думают. Или у нее просто в голове не укладывалось, что можно так бесцеремонно использовать любящего тебя человека для достижения своих, и только своих целей?
Она выключила свет и села прямо на пол у раскрытой печной дверцы. Обхватила колени руками, прижалась к ним щекой Всполохи играли на полу и на стенах, отодвигая темноту а глубь кухни. Раскаленные докрасна угли потрескивали и подмигивали язычками пламени. От дверцы тянуло жаром, живым 1 силом, и Людмила немного отодвинулась.
Темнота, обступившая ее со всех сторон, была чужой, неприветливой, и она еще сильнее почувствовала свое одиночество. Подбросив в печь пару березовых поленьев, девушка принялась наблюдать, как жадное пламя набросилось на них и белая береста тут же почернела, закурчавилась от жара, задымила и вспыхнула с треском, словно вскрикнула от боли.
Людмила судорожно перевела дыхание. Вот так же они сидели когда-то с Вадимом у затухающего костра, также потрескивали, распадаясь, угли, а он говорил, что любит ее и не представляет дальнейшей жизни без нее. Она нахмурилась, припоминая: когда это было? Да, после второго курса, на летней ботанической практике… Тогда она не знала, что ответить, – ведь Вадим был лучшим студентом факультета, гордостью института, и вдруг обратил внимание на нее, ничем не примечательную сокурсницу, которая никогда до этого ни с кем не дружила и даже побаивалась слишком пристального внимания со стороны противоположного пола. Но Вадим ничем не походил на других парней, шумных и слегка нагловатых студентов биофака. Большую часть времени они занимались спортом, устанавливали рекорды, зарабатывали грамоты и медали и потому лишь поплевывали на учебу с высоты чемпионских пьедесталов, зная наверняка, что никогда в дальнейшем с биологией не свяжутся.
Да, Вадим не походил на них своей интеллигентностью, тихим голосом, вежливостью. Она никогда не слышала от него грубого слова, хотя и на ласковые он тоже был не слишком щедр. Но зато умел вовремя сказать «спасибо» и так мило улыбнуться, заглянуть в глаза, что ее сердце тут же таяло и она была готова выполнить любую его просьбу. Но только вот любила ли она его на самом деле? Разве кружилась ее голова так, как при встрече с Барсуковым, и билось ли в запредельном режиме сердце?
Нет, до встречи с Денисом ни о ком, даже о Вадиме, она не думала постоянно, не вставала и не засыпала с мыслями о нем, не вздрагивала от звука его голоса и не дрожала, как в лихорадке, стоило ему посмотреть на нее. От одного взгляда на его руки или губы у нее пересыхает в горле и она почти теряет сознание, когда он прикасается к ней. Ей уже мало одних прикосновений и даже поцелуев…
Людмила посмотрела на часы. Вероятно, Барсуков сейчас в компании Стаса и Антонины отмечает благополучное возвращение в строй своего боевого заместителя. Как бы ей хотелось оказаться сейчас в гостях у Тоньки, а не сидеть пригорюнившись в темноте у печной дверцы и не ждать, когда послышится под окнами звук автомобильного мотора.
Она с досадой чертыхнулась про себя. Больше ей дела нет, как опять забивать голову мыслями об этом несносном милиционере, который и влюбиться-то как следует не умеет. С этой проклятой работой он о сыне лишь перед сном вспоминает, а что уж говорить о ней… Сейчас он окончательно прекратил все попытки познакомиться ближе. И она до сих пор не могла понять, почему он постоянно торопил события – то ли в силу профессиональной наглости, то ли из-за чрезмерной занятости, боясь понапрасну растратить даже минуту свободного времени.
Печные угли подернулись пеплом, посерели.
Язычки пламени присмирели, лишь иногда короткими всполохами напоминая, что рано еще задвигать печную вьюшку. Людмила встала, потянулась, включила свет и подошла к телефону. Тонькин номер долго не отвечал. Наконец трубку подняли. Ответил Стас, обрадовался ей и тут же отругал за то, что опять поспешила улизнуть домой, словно у нее там семеро по лавкам сидят.
– Стас, я очень рада, что ты уже дома. Как твоя рука?
– Не заговаривай мне зубы, – заявил Стас. – Ты прекрасно знаешь, что моя рука в полном порядке, как и все остальное. Признавайся, зачем позвонила?
– Позови Тоню!
– Не позову! Ей сейчас не до разговоров. И мне, к слову, тоже. Ты забыла, сколько мы с ней не виделись?
– Ну прости, если не вовремя!
– Тебе что, так срочно нужно с ней поговорить?
Людмила вздохнула:
