Мы пересекли коридор и стали медленно спускаться по лестнице.
(Куда ведут? – пискнул Советчик. –
Ты дальше не иди!)
– На казнь ведут. Как я могу не идти?
– Этот паря таки двинутый. Сам с собой разговоры ведет.
(Насмешка недостойных над достойным…)
– Точно!
– Чего ты сказал?
– Это я не тебе, Плутарх.
(А ежели заманят вас к воде
Или на выступ страшного утеса,
Нависшего над морем, и на нем
Во что-нибудь такое превратятся,
Что вас лишит рассудка и столкнет
В безумие?..)
– Да нет, меня вешать ведут. Что ты мелешь?
(Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремится.)
– Ну что за многозначительная ерунда, а? И вообще, успокойся. Кризисная ситуация миновала. Теперь мы вновь в ожидании кризиса – самого крупного и самого последнего кризиса в моей жизни.
(Когда на суд безмолвных, тайных дум
Я вызываю голоса былого, –
Утраты все приходят мне на ум,
И старой болью я болею снова.)
– В смысле, фактор-икс опять дает о себе знать?
В голове раздалось громкое «Уфф!», и Советчик провозгласил не то стихами, не то прозой:
(Клин клином вышибают!)
– Это чего?
(Если я вас правильно понял, хозяин, на протяжение последнего времени вы поддерживали в крови определенное количество алкоголя?)
– Ну, можно и так сказать.
(То есть, по сути, напившись в первый раз, вы потом даже не увеличивали этот процент, а лишь по возможности поддерживали его на определенном уровне. Как сейчас ваше состояние?)
– Башка трещит, – признал я. – Во рту пересохло. И вообще муторно на душе.
(Правильно, это называется похмельем. Вы знакомы с концепцией похмелья?)
– А это чего?
(Чтобы, образно выражаясь, придавить винные пары в голове, чтоб организм, а вместе с ним и дефзонд вновь заработали…)
Лестница закончилась, и мы подошли к двери, из-за которой доносился приглушенный шум.
(Это, к сожалению, не стопроцентный выход, может и не сработать, но других вариантов я не вижу…)
Я не заметил, что бы кто-то толкнул ее – мне показалось, дверь распахнулась сама собой. Я шагнул вперед.
– Так что же делать?
(Вам надо немедленно опохмелиться, хозяин.)
Жаркий полдень Ссылки обрушился на меня вместе с гулом голосов не одного десятка людей, и сквозь этот гул, как сквозь вату донесся голос Советчика:
(Немедленно выпить! Покрепче и побольше!)
Солнце слепило глаза, толпа вокруг колыхалась, гул пуховой периной окутывал замковый двор.
– Выпить?! – беззвучно орал я. – Ты не мог сказать раньше?! Где я, по-твоему, возьму сейчас выпивку?!
Наемники, давно переставшие обращать внимания на бессвязные реплики подконвойного, подталкивали меня в спину и переговаривались:
– Шик, да? Я давно обратил на них внимание. Вот это шузы…
– А как делить?
– Может, каждому по штуке?
– Дурачина ты, детка. Математик хренов… нас же трое! Да и зачем тебе один шуз?
– Ну, э… Не знаю…
– Может, жребий кинем?
Я разинул рот и вновь беззвучно заорал:
– Та где мне достать выпивку? Отвечай!
Казалось, что весь замковый двор качается, как палуба корабля в бурю. Яркие краски, гул и близость смерти действовали одуряюще.
(Но это только вихрь
Бессвязных слов…)
– Отвечай!
(Будь осторожен. Робость – лучший друг.
Враг есть и там, где никого вокруг.)
– Никого вокруг?! – безумными взглядом я окинул десятки окружающих меня лиц, будто сливающихся в одно огромное, смазанное лицо самой Ссылки – лицо, на котором одновременно читалось выражения множества разных чувств, от равнодушного интереса и радостного ожидания до полного безразличия и скупого сочувствия.
(Пощипывает уши. Страшный холод!
Лицо мне ветер режет, как в мороз!
Который час?)
Я взмолился:
– Не сейчас, Советчик! Это еще не кризис – кризис будет впереди. Слышишь меня?
(Что ж кажется тогда
Столь редкостной тебе твоя беда?)
– Не кажется, а так оно и есть! Кризис наступит, если ты сейчас ничего не присоветуешь. Ну же, неужели тебе наплевать, что со мной будет?
(Не хриплая прерывистость дыханья,
Ни слезы в три ручья, ни худоба,
Ни прочие свидетельства страданья
Не в силах выразить моей души.
Вот способы казаться, ибо это
Лишь действий, и их легко сыграть,
Моя же скорбь чуждается прикрас
И их не выставляет напоказ.)
Мой взгляд вдруг сам собой выделил из толпы одну фигуру, одно лицо…
Карась стоял, подмигивая мне, одну руку он держал под широкой рубахой…
Мы прошли дальше, и я вдруг увидел старину Ватти, громилу из «Ворот Баттрабима», который смотрел на меня искоса, а рука его тоже сжимала что-то, скрытое под одеждой… Рядом с ним переступал с ноги на ногу маленький циклоп, рассказавший нам тогда о появлении в трактире Меченного…
И еще кто-то знакомый виднелся в толпе – и еще, и еще…
Гул стал тише после того, как мы подошли к висельному помосту, на котором, привалившись плечом к одному из вертикальных столбов и скрестив на груди руки, стоял старый знакомец Полпинты.
