императора убили бы еще много месяцев назад и вся страна уже пылала бы, охваченная пламенем гражданской войны (разумеется, кроме тех ее частей, которые, как ни старайся, ни за что не подожжешь, настолько они отсырели). А эти революционеры? Столько сил уже потрачено, а они по-прежнему считают, что истинный революционер – это тот, кто расклеивает на улицах листовки с лозунгами типа: «Причиним Некоторое Неудобство Угнетателям, Не Нарушая Общественного Спокойствия!»
Правда, один раз они попытались устроить пожар в бараках, где размещалась стража. Это неплохо. Почти революционный поступок – если не считать того, что предварительно они всех оповестили о своих намерениях, чтобы никто случайно не погиб. Лорду Хону приходилось прилагать немалые усилия, чтобы создать впечатление, будто Красная Армия хоть чем-то страшна.
Он даже вызвал им Великого Волшебника, в которого они так искренне верили. Теперь отступать им некуда. Кстати, лорд Хон нисколько не обманулся в своих ожиданиях: Великий Волшебник оказался малодушным, бездарным проходимцем. Любая армия под его предводительством либо побежит, либо будет разбита наголову. Так или иначе, почва для контрреволюции будет подготовлена.
А уж контрреволюция… Она принесет реальные плоды. Об этом лорд Хон позаботится.
Однако двигаться надо поэтапно. Враги повсюду. Враги, исполненные подозрительности. Путь честолюбивого человека усыпан терниями. Кругом подстерегают ловушки. Один неверный шаг и его песенка спета. Ну кто бы мог подумать, что Великий Волшебник так ловко обращается с замками? А в эту ночь темницу охраняют люди лорда Тана. Разумеется, если Красная Армия совершит побег, никому даже в голову не придет винить в этом лорда Тана…
Широким шагом направляясь в свои покои, лорд Хон не удержался от легкого смешка. Улики – вот что самое опасное. Улик быть не должно. Но скоро… скоро можно будет не таиться. Ничто не объединяет людей вернее, чем угроза страшной, кровавой войны. И тот факт, что Великий Волшебник (он же предводитель ужасной армии мятежников) является злобным, кровожадным дьяволом, явившимся из-за Великой Стены, послужит искрой, от которой вспыхнет фейерверк.
А потом Анк-Морпорк [38].
Гункунг стар. Его культура основывается на заскорузлых обычаях, воловьем пищеварительном тракте и грязном вероломстве. Лорд Хон ничего не имел против этих трех вещей, но они вряд ли помогут достичь мирового господства, к которому лорд Хон относился крайне благожелательно – при условии, что данное господство достигнуто самим лордом Хоном.
«Будь я обычным великим визирем, – подумал он, усаживаясь за чайный столик, – я бы сейчас потирал руки и злобно хихикал».
Вместо этого он лишь едва заметно улыбнулся.
Его ждал тот самый заветный ящичек, однако лорд Хон решил еще немножко повременить. В некоторых случаях ожидание только обостряет удовольствие, которое испытываешь потом.
На скрип инвалидного кресла Хэмиша Стукнутого несколько голов повернулись, однако никаких комментариев не последовало. В Гункунге излишнее любопытство не способствует выживанию. Не обращая внимания на группку варваров, слуги прилежно исполняли свою ежедневную работу, заключавшуюся, по всей видимости, в бесконечном перетаскивании взад-вперед кип бумаги.
Коэн посмотрел на предмет, зажатый в его руке. За свою жизнь чем только он не сражался, какое только оружие не перебывало в его руках: и луки, и копья, и дубинки, и… Если задуматься, то получится, что дрался он почти всем.
Кроме вот этого…
– Я чувствую себя полным идиотом, – буркнул Маздам. – И что мне делать с этой бумажкой?
– Просто держи ее, – сказал Профессор Спасли. – Делай вид, будто несешь ее куда-то. И тебя никто ни о чем не спросит.
– Почему?
– Чиво?
– Это… вроде как такое волшебство.
– Я чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы это было что-нибудь увесистое и острое.
– Порой бумажный листок может стать самым могущественным оружием.
– Кстати, эти листки ужасно острые. Я только что порезался о свой, – Малыш Вилли принялся сосать пораненный палец.
– Чиво?
– Хорошо, господа, предлагаю взглянуть на ситуацию с другой стороны, – сказал Профессор Спасли. – Мы проникли в Запретный Город, по сути дела, без жертв.
– То-то и оно. В ж… в сад такую жизнь! – откликнулся Маздам.
Профессор Спасли вздохнул. Как оказывается, слова не так уж важны, важна интонация. Какие бы слова Маздам ни использовал, вы все равно слышали то, что он на самом деле имел в виду. Ему достаточно было произнести слово «носки», как воздух сразу приобретал специфический аромат.
Дверь за Ринсвиндом захлопнулась. Засов с грохотом задвинули на место.
Застенки империи были очень похожи на застенки его родного города. Если хочешь надежно запереть такое изобретательное создание, как среднестатистический человек, нет ничего лучше старых добрых железных решеток и большого количества камня. Судя по всему, Агатовая империя давным-давно открыла для себя это проверенное средство.
Ну что ж, императору он, Ринсвинд, определенно приглянулся. Но почему-то спокойствия это не вселяло. У Ринсвинда сложилось четкое впечатление, что этот человек столь же опасен для своих друзей, как и для врагов.
Он вспомнил Лапшу Джексона, был такой тип в те времена, когда он, Ринсвинд, учился в Университете. Все хотели дружить с Лапшой, но почему-то, стоило вам попасть в его банду, вас сразу начинали лупить, за вами принималась гоняться стража, вас били в драках, которые вы не начинали, а Лапша тем временем стоял в сторонке и посмеивался.
Император не просто стоял на пороге Смерти. Он уже вошел в переднюю, успел восхититься ковриком и высказать некоторые комментарии по поводу стойки для шляп. Не надо быть политическим гением, чтобы знать: когда такая важная персона умирает, счеты сводятся еще до того, как остынет труп. Любой, кого он прилюдно назвал своим другом, может рассчитывать на среднюю продолжительность жизни, обычно характерную для мушек, что витают над стремниной на закате.
Ринсвинд отодвинул в сторонку чей-то череп и сел на каменные плиты. Всегда есть вероятность, что тебя спасут, подумал он. Но Красная Армия даже надувного утенка не сможет спасти от тазика. Кроме того, это означало бы снова попасть в лапы к Бабочке – а от одной мысли о ней поджилки Ринсвинда начинали трястись почти так же, как при мысли об императоре.
Оставалось лишь надеяться, что в замыслы богов не входит, чтобы после стольких приключений Ринсвинд взял и вот так просто сгнил в тюрьме.
«О нет, – с горечью добавил он про себя, – боги наверняка приберегли для меня что-нибудь гораздо более изысканное».
Свет, просачивающийся в темницу сквозь крошечное зарешеченное оконце, был какой-то подержанный. Кроме него в обстановку камеры входила охапка того, что некогда, весьма возможно, называлось соломой. Вроде все. Если не считать…
…Легкого постукивания в стену.
Один стук, два, три.
Ринсвинд взял череп и ответил таким же сигналом.
Один стук вернулся.
Ринсвинд откликнулся тем же.
Два стука.
Он тоже постучал дважды.
Общение, не несущее в себе никакого смысла. Ринсвинд сочувствовал себя так, будто вернулся в родной Незримый Университет.
– Отлично, – произнес он вслух, породив гулкое эхо. – Просто прекрасно. Собрат-заключенный.
