Ноги из глины (пер. М.Губайдуллин)

застревает на самой идее использования полиции.

– Белая глина, – сказал Кэррот. – Мы нашли белую глину. Практически необожженную. Дорфл сделан из темной терракоты, жесткой как камень.

– Последнее, что видел старый священник, был голем, – сказал Ваймз.

– Дорфла, я уверен, – сказал Кэррот. – Но это не тоже самое, если сказать что Дорфл убийца. Я думаю, он появился, когда священник уже умирал, вот и все.

– О? Почему?

– Я… еще не уверен. Но я часто видел Дорфла. Он всегда был очень добрым.

– Он работает на бойне!

– Наверно, это неподходящее место для работы добрых личностей, сэр, – сказал Кэррот. – Однако я проверил все доступные записи и я не нашел ни одного упоминания когда големы нападали на людей. Или совершали какое-нибудь преступление.

– Да ладно, – сказал Ваймз. – Все знают… – он остановился, когда его циничная половина прислушалась к его критичной. – Что означает – никогда?

– О, люди всегда рассказывают истории, что они знают кого-то, у кого есть друг, дедушку которого убили, и это в основном правда. Големам не позволено наносить вред людям. Это написано в их словах.

– Я знаю, что они хитрят, – сказал Ваймз.

– Все хитрят, сэр.

– Да ты слышал кучу историй, что они делают глупости, типа изготавливают тысячи чайников, или раскапывают ямы глубиной в пять миль, – сказал Ваймз.

– Да, но в этом, кажется, нет ничего преступного, не так ли сэр? Это обычный бунт.

– Что значит «бунт»?

– Глупое повиновение приказам, сэр. Понимаете… кто-то орет им: «Иди и делай чайники», и он делает. Нельзя обвинять за подчинение приказам, сэр. Никто не говорит – сколько. Никто не хочет, чтобы они думали, поэтому они и не думают.

– Они бунтуют в виде работы?

– Это просто предположение, сэр. Я думаю, это более или менее объясняет их поведение.

Автоматически, они повернулись и посмотрели на молчаливую фигуру голема.

– Он слышит, что мы говорим? – спросил Ваймз.

– Я не думаю, сэр.

– Что насчет этой бумажки со словами во рту…?

– Э… я думаю, что они думают, что мертвый человек просто потерял записи слов в голове. Я думаю, они не понимают чем и как люди живут, сэр.

– Я тоже этого не понимаю, капитан.

Ваймз уставился в потухшие глаза. Верхушка головы Дорфла все еще была открыта, поэтому свет проникал сквозь отверстия. Ваймз видел много ужасных вещей на улицах, но молчащий голем казался чем- то ужаснее. Можно было легко представить его со светящимися глазами, нависшим над тобой, с кулаками, разбивающими все как молоты. Это было больше чем воображение. Казалось, это встроено в эти штуковины. Потенциал, затаившийся на время.

«Поэтому мы все их ненавидим, – подумал он. – Эти пустые глаза, наблюдающие за нами, эти большие лица, поворачивающиеся за нами, разве не кажется, что они все берут на заметку и запоминают имена? Если услышишь что кто-то из них разбил кому-то голову в Квирме или еще где-нибудь, разве не поверишь в это с готовностью?»

Внутренний голос, голос, который начинал говорить только ночью или, в старые времена, где-то на полпути до дна бутылки, добавил: «Если подумать, как мы используем их, может быть, мы боимся, потому что заслуживаем этого…»

«Нет… нет ничего за этими глазами. Только глина и магические слова».

Ваймз пожал плечами.

– Я только что гнался за големом, – сказал он. – Он стоял на Брасс-бридж. Проклятый голем. Слушай, у нас есть признание и глазная улика. Если ты не можешь предоставить ничего лучше чем… чувство, тогда нам надо будет…

– …сделать что, сэр? – сказал Кэррот. – Мы не можем ничего с ним сделать. Он и сейчас мертв.

– Обездвижен, ты хочешь сказать.

– Да, сэр. Если хотите, то именно так.

– Если не Дорфл убил стариков, то кто?

– Не знаю, сэр. Но мне кажется, что Дорфл знает. Возможно, он шел за убийцей.

– Ему приказали защищать кого-то?

– Может быть, сэр. Или он сам решил.

– Ты только что говорил, что эмоции у них на втором месте. Куда подевалась Ангуа?

– Она решила, что ей надо кое-что проверить, сэр, – сказал Кэррот. – Вот что… озадачило меня, сэр. Он держал ее в руке. – Кэррот протянул обломок спички.

– Обломок спички?

– Големы не курят и не используют огонь, сэр. Это странно… что у него было это, сэр.

– О, – саркастически сказал Ваймз. – Главная улика.

* * *

След Дорфла был ведущим на улице. Перемешанные запахи бойни наполняли нос Ангуа.

Маршрут шел зигзагами, но в нем наблюдалась конкретная тенденция. Как будто голем положил линейку на город и обходил все улицы и переулки, ведущие в главном направлении.

Она зашла в короткий тупик. В конце были ворота какого-то склада. Она принюхалась. Там были смешаны многие запахи. Тесто. Краска. Жир. Сосновая смола. Резкие, сильные, свежие запахи. Она еще принюхалась. Ткани? Шерсть?

Много запутанных следов в грязи. Огромные следы.

Малая часть Ангуа, которая всегда ходила на двух ногах, видела, что следы шли в обоих направлениях. Она обнюхала все вокруг. Здесь было до двенадцати существ – запахи производства, а не живых существ, все вели к лестнице. И все двенадцать выходили с лестницы.

Она спустилась по ступенькам и столкнулась с непроходимым барьером.

Дверь.

Когти бесполезны для дверных ручек.

Она засеменила наверх. Никого поблизости не было. Только туман повис между домами.

Она сконцентрировалась и изменилась, прислонилась к стене и подождала пока мир перестал вращаться, и отворила дверь.

Это был большой подвал. Даже волчьи глаза мало помогли бы здесь.

Ей пришлось остаться человеком. Будучи человеком, она лучше соображала.

К сожалению, ее сильно отвлекала одна мысль, постоянно крутившаяся в голове, мысль, что она – голая. Любой, кто найдет голую женщину у себя в подвале, будет задавать вопросы. А может быть, даже не позаботится о вопросах, хотя бы типа: «Не изволите?» Ангуа, конечно, могла справиться с этой ситуацией, но она предпочитала избегать ее. Так тяжело после объяснить форму ран.

Тогда не надо терять времени.

Стены были покрыты надписями. Большие буквы, маленькие буквы, но все написаны аккуратным почерком големов. Фразы, написанные мелом, краской, углем, иногда просто процарапанные в камне. Они покрывали стены от пола до потолка, многократно пересекавшиеся и написанные поверх друг друга так, что было почти невозможно прочесть их. Только в некоторых местах можно было из всей толчеи выхватить