Ноги из глины (пер. М.Губайдуллин)

она всегда знала, где Кэррот. Если она была в полицейском участке, можно было понять, что он подходит, видя, что она повернулась к двери.

– Да?

– Похоже на… глубокое горе. Ужасное, ужасное сожаление. Э…

Ваймз кивнул, и потер переносицу. День был долгим и тяжелым, и кажется, ему не будет конца.

Ему очень, очень надо выпить. Весь мир сместился. Когда смотришь на него через дно стакана, то все опять приобретает фокус.

– Вы сегодня кушали, сэр? – спросила Ангуа.

– Чуть перекусил на завтрак, – промямлил Ваймз.

– Вы знаете то слово, которое употребляет сержант Кишка?

– Какое? Галимо?

– Вот так Вы сейчас выглядите. Если уж Вы здесь, давайте хоть выпьем кофе и пошлем кого-нибудь за булочками.

Ваймз колебался. Он всегда представлял, что галимо – это то, что делается у тебя во рту после трех дней беспробудного пьянства. Ужасно думать, что ты так выглядишь.

Ангуа взяла старую кофейную банку, в которой хранились деньги для чая.

К удивлению, она была очень легкой.

– Эй? Здесь должно быть двадцать пять долларов, – сказала она. – Нобби только вчера их собрал.

Она перевернула жестянку. Оттуда посыпалось немного мусора.

– Даже нет отчета о расходах? – спросил Кэррот без всякой надежды.

– Отчет о расходах? Мы же говорим о Нобби.

– А, ну конечно.

* * *

В «Штопаном барабане» было очень тихо. Час счастья прошел со всего с одной небольшой дракой. Теперь все смотрели час несчастья.

Перед Нобби стоял лес из пустых кружек.

– Я думаю, какая польза после всего, что сделано и сказано? – спросил он.

– Ты можешь его загнать, – сказал Рон.

– Хорошо замечено, – добавил сержант Кишка. – Полно богатых ребят, которые дадут мешок бабок за титул. Я имею в виду ребят, у которых уже есть большие дома и все такое. Они все что угодно отдадут, чтобы быть такими же аристократами как ты, Нобби.

Девятая кружка застряла на пол пути ко рту Нобби.

– Это может стоить тысячи долларов, – ободряюще сказал Рон.

– По самой меньшей мере, – сказал Кишка. – Они будут драться за это.

– Если правильно сыграешь, можешь выйти на пенсию, или что-то вроде того.

Кружка неподвижно висела в воздухе. Было заметно, что в его мозге самые различные выражения вели упорную борьбу за честь быть изображенным на лице Нобби.

– О, они, правда, будут? – наконец сказал он.

Сержант Кишка неуверенно отошел на шаг. В голосе у Нобби появилась нотка, которую он никогда от него не слышал.

– Тогда ты сможешь быть богатым и обыкновенным, прямо как ты сказал, – сказал Рон, который не замечал тонкие переходы настроений. – Богачи выстроятся в очередь за твоим титулом.

– Продать м'е первородство за сранную бумажку, ты этого хочешь? – сказал Нобби.

– За «сундук бумажек», – сказал сержант Кишка.

– За «сранный сундук бумажек», – сказали за соседним столиком, желая начать заварушку.

– Ха! Ну, я скажу тебе, – покачиваясь сказал Нобби, – есть кое-что, что нельзя продать. Ха-ха! Кто свогует мой пгиз, тот получит дегмо, понял?

– Самый дерьмовый приз на свете, – заметил кто-то.

– А все равно, что за сранный сундук?

– Потому что… что хорошего даст мне куча денененег, а?

Клиенты бара были озадачены. Это был вопрос типа: «Спиртное – это хорошо?» или «Тяжелая работа, кто хочет этим заняться?»

– …а в чем проблема?

– Мы – эт, – неуверенно сказал самый храбрый, – ты можешь купить большой дом, полно жрачки и… выпивки и… женщин и все такое.

– И в эт'м – человеческое счасвттвиье? – со стеклянными глазами спросил Нобби.

Его собутыльники уставились на него. Этот вопрос уводил в метафизический лабиринт.

– Хорошо, я скажу вам, – сказал Нобби. Он раскачивался с таким постоянством что все больше походил на метроном. – Все это – ничто, ничто! Я скажу вам, по сравнению с гордостью за своевою родододо… сословную.

– Рододосословную? – переспросил сержант Кишка.

– Ну, предки и все такое, – сказал Нобби. – Это знач'т, что у меня намного больше предков и всего такого, чем у всех вас вместе взятых.

Сержант Кишка подавился пивом.

– У всех есть предки, – холодно сказал бармен. – Иначе их не было бы здесь. Нобби уставился на него стеклянными глазами, попытался сфокусироваться, но у него ничего не вышло. – Правильно! – наконец сказал он. – Правильно! Только… только у меня их больше, вишь? В этих венах течет кровь кровавых королей, я прав?

– Пока еще течет, – выкрикнул кто-то.

Все засмеялись, но это было предупредительным звонком, к которому сержант Кишка научился прислушиваться.

Он напомнил ему о двух вещах: 1) ему осталось только шесть недель до пенсии и 2) ему уже давно надо пойти в туалет.

Нобби сунул руку в карман и вытащил свиток.

– Вишь это? – сказал он, с трудом раскручивая его на стойке бара. – Вишь это? У меня есть право гербовать себя. Видишь здесь? Здесь написано «граф», правильно? Это – я. У тебя бы могла, у тебя бы могла, у тебя бы могла над дверью висеть моя голова.

– Могла бы, – сказал бармен, следя за толпой.

– Я имею в виду, ты можь п'менять название, назвать его граф Анха, а я буду п'стьянно приходить и пить, чоб ты скажешь? – сказал Нобби. – Все будут говорить, что здесь пьет граф, у тебя пойдет бизнес. А я н' н' н' н' не буду с тебя ничего за это брать. Чоскажь? Люди скажут, это первоклассный бар, это, лорд де Ноббес пьет здесь, в этом что-то есть.

Кто-то схватил Нобби за горло. Кишка не узнал драчуна. Он был простым страшным, плохо выбритым завсегдатаем этого бара, который в это время вечера обычно уже начинал открывать бутылки зубами, а если вечер действительно удавался, то открывать бутылки чужими зубами.

– То есть мы недостаточно хороши для тебя, ты это хочешь сказать? – заорал мужик.

Нобби махал свитком. Он открывал рот, чтобы что-то сказать, и сержант Кишка знал что:

– Руки прочь, ты безродная мразь.

Каким-то диким всплеском разума и полным отсутствием здравого смысла, сержант Кишка сказал:

– Его превосходительство угощает всех!

* * *

По сравнению со «Штопаным барабаном», «Корзина» на Глем-стрит была оазисом холодного спокойствия. Полиция почти полностью захватила ее, как тихую крепость искусства выпивки. Здесь не подавали очень хорошего пива, здесь оно не водилось. Но обслуживали быстро и тихо, и подавали в долг.