Голем стоял там же, где его оставили. Кто-то повесил ему на руку кухонное полотенце. Голова у него все еще была раскрыта.
Какое-то время Кэррот, подперев рукой подбородок, рассматривал его.
Затем он открыл ящик стола и вытащил оттуда свиток голема. Поизучал его.
Встал. Подошел к голему. Положил слова обратно в голову голема.
Оранжевый огонек загорелся в глазах Дорфла. То, что только что было обоженной глиной, вновь обрело ту неуловимую ауру, которая отличает живое от неживого.
Кэррот нашел дощечку голема и карандаш, всунул его в руку голема, и отошел на шаг.
Горящие глаза следили за тем, как он снимал пояс с мечом, снял нагрудник, снял безрукавку и стянул шерстяную нательную сорочку через голову.
Его мускулы отражали блеск глаз голема. Они блестели в огне свечей.
– Безоружен, – сказал Кэррот. – Беззащитен. Видишь? Теперь слушай меня…
Дорфл бросился, занося кулак, вперед.
Кэррот не шевельнулся.
Он не моргнул, когда кулак остановился в волоске от его лица.
– Я так и знал, что ты не можешь этого сделать, – сказал он после повторной попытки голема ударить его, кулак остановился в дюйме от живота.
– Но рано или поздно тебе придется мне все рассказать. То есть написать.
Дорфл замер. Потом взял карандаш.
– Расскажи мне о големе, который убивает людей.
Карандаш не шевельнулся.
– Остальные покончили с собой, – сказал Кэррот.
–
Голем посмотрел на него. Потом написал:
– Ты чувствуешь, что другие големы чувствуют? – спросил Кэррот.
Дорфл кивнул.
– А люди убивают големов, – сказал Кэррот. – Я не знаю, можно ли это остановить. Но я хочу попробовать. Дорфл, мне кажется, я понимаю, что происходит. Немного. Мне кажется, я знаю, за кем вы шли. Глина от глины моей. Стыд пал на всех вас. Что-то пошло неправильно. Вы постарались исправить это. Я думаю… вы все на это надеялись. Но слова в голове постоянно мешают вам…
Голем стоял без движений.
– Вы продали его, не так ли? – тихо сказал Кэррот. – Почему?
Дорфл быстро написал:
– Почему? Из-за слов в ваших головах?
Кэррот вздохнул. У людей должно быть дыхание, у рыб – вода, а у голема – хозяин.
– Я не знаю, как я разберусь с этим, но никто больше не должен пробовать, поверь мне, – сказал он.
Дорфл не двинулся.
Кэррот вернулся к столу.
– Интересно, старый священник и мистер Хопкинсон сделали что-то… или
Дорфл не двигался.
Кэррот кивнул.
– Все равно, ты можешь идти. Все теперь зависит от тебя. Я бы помог, если бы мог. Если голем – это
Он повернулся лицом к голему.
– Я знаю, что у Вас всех есть секреты. Но, если все так же будет продолжаться, скоро не останется никого, чтобы их хранить.
Он с надеждой посмотрел на Дорфла.
Кэррот вздохнул.
– Хорошо, не буду давить на тебя, – он усмехнулся. – Хотя, ты знаешь, я мог бы. Я мог дописать несколько слов в твоем свитке. Приказать тебе быть разговорчивым.
Огонь в глазах Дорфла усилился.
– Но я не буду. Потому что это не гуманно. Ты никого не убивал. Я не могу лишить тебя свободы, потому что у тебя ее нет. Иди. Ты можешь идти. Нельзя сказать, что я не знаю, где ты живешь.
– Дорфл, что
Карандаш вывел:
Дорфл повернулся и вышел из здания.
– Черт! – воскликнул Кэррот, совершив великий лингвистический подвиг.
Он резко побарабанил пальцами по столу, накинул плащ и вышел в коридор на поиски Ангуа.
Она стояла, прислонившись к стене в кабинете капрала Малопопка. Они беседовали.
– Я отправил Дорфла домой, – сказал Кэррот.
– А у него есть дом? – сказала Ангуа.
– Ну, в любом случае, обратно на бойню. Но, кажется, сейчас не время оставлять голема одного на улицах, поэтому я собираюсь идти за ним и соблюдать… С Вами все в порядке, капрал Малопопка?
– Да, сэр, – сказала Веселина.
– Вы носите… э… э… – разум Кэррота восстал против видения того, что было надето на гноме: – Килт[18]?