дело. Он заботится обо всех. Он заботится обо всем. Не взирая на вид и расы. Он все обо всех знает, потому что все интересует его, и его забота всегда общая и никогда личная. Он не думает что личное – это что-то важное. О, если бы у него были бы хоть какие-то низкие человеческие чувства, хотя бы эгоизм. Я не думаю, что он так думает, но можно сказать, что мои черты оборотня расстраивают его где-то в глубине души. Ему не все равно, что говорят люди за моей спиной, и он не знает, как справится с этим.
Что там недавно гномы сказали? Один сказал что-то вроде: „Она не любит рисоваться“, а другой ответил: „Не любит рисоваться, но любит питаться“. Я увидела выражение его лица. Я могу с этим справляться… ну, в большинстве случаев… но он не может. Хоть бы стукнул кого. Это не принесло бы никакой пользы, но ему бы стало легче.
А дальше будет еще хуже. В лучшем случае меня поймают в чьем-то курятнике, и тогда-то действительно выльется все дерьмо. Или меня поймают в чьей-то комнате…»
Она попробовала прекратить об этом думать, но у нее ничего не вышло.
Оборотня можно только контролировать, но нельзя приручить.
«Это из-за города. Слишком много людей, слишком много запахов…
Может, было бы лучше, если бы мы жили где-нибудь еще, но если бы я сказала „Или я, или город“, он даже бы не подумал, что у него есть выбор.
Рано или поздно, но мне придется идти домой. Так будет лучше для него».
* * * Ваймз возвращался домой сырой ночью. Он знал, что он слишком сердит, чтобы нормально думать.
Он ни к чему не пришел, и он потратил на это слишком много сил. У него полная телега фактов, и он все делал логически верно, но для кого-то, сидящего где-то, он был полным дураком.
Кэрроту он уже, наверно, тоже кажется дураком. Он выдает идеи, – хорошие полицейские идеи, и каждый раз все оборачивается глупостью. Он выпендривался и кричал, и делал все как надо, и ничего не сработало. Они ничего не нашли.
Они только чуть повысили уровень своей безграмотности.
Дух старой миссис Изи возник у него в голове. Он очень смутно помнил ее. Он был сопливым мальчиком в толпе сопливых ребят, а она была еще одним хмурым лицом, где-то над передником. Одна из обитателей Кокбилл-стрит. Она сводила концы с концами шитьем, поддерживала представительность и, как и все на улице, существовала всю свою жизнь, никогда не прося ничего больше, и только теряя.
Что еще можно было сделать? Они разве что не содрали дурацкие обои со сте…
Он остановился.
В обеих комнатах одинаковые обои. Во всех комнатах на этаже. Ужасные зеленые обои.
Но… нет, это невозможно. Ветинари спал в той комнате годами, если он вообще спал. Невозможно проникнуть туда и переклеить обои так, чтобы никто не заметил.
Перед ним клубился туман. Он заметил отблеск свечей из окна в соседнем здании, и туман опять скрыл все.
Туман. Да. Сырость. Наползает, оседает на обоях. Старые, пыльные, заплесневевшие обои…
Проверил ли Веселинка обои? Помимо всего, никто фактически не видит их.
Они не в комнате, потому что они и есть комната. Можно ли отравить стеной?
Он даже не осмеливался думать об этом. Если он позволит своему разуму стать подозрительным, то все закрутится и улетит, как все остальное.
«Но… в том-то и дело, – сказал его внутренний голос. – Все эти проблемы с подозрениями и ключевыми уликами… это только забава для тела, но вредно для мозгов. Любой настоящий полицейский знает, что нет смысла искать улики, лучше искать Того, Кто Сделал Это. Начинать надо с Того, Кто Это Сделал. Тогда узнаешь какие улики надо искать.
Нет, он не собирается потратить еще один день на разбрасывание безнадежно гениальных идей. Достаточно одного взгляда на выражение лица Малопопки, которое с каждым разом становилось все более красочным.
Он сказал:
– А, мышьяк – это металл, правильно, может, столовые приборы сделаны из него? Он не может забыть выражение лица гнома, когда Веселинка пытался объяснить ему, что это вполне можно сделать, надо только все устроить так, чтобы никто не заметил, как ложка почти сразу начинает растворяется в супе.
На этот раз он сначала подумает».
* * * – Его превосходительство граф Анхский, капрал лорд К. В. Ст. Дж. Ноббс!
Шум разговоров моментально затих. Головы повернулись. Кто-то в толпе засмеялся, но на него тут же зашикали соседи.
Леди Силачи вышла навстречу. Она была высокой угловатой женщиной с острыми чертами и орлиным носом, отличительная черта всей ее семьи. Он производил впечатление летящего в собеседника топора.
Она отдала реверанс.
В толпе послышались возгласы удивления, но она так взглянула на приглашенных гостей, что по толпе прокатилась волна поклонов и реверансов.
Откуда-то из задних рядов кто-то воскликнул:
– Но этот человек абсолютный чур… – и был оборван.
– Вы что-то обронили? – нервно сказал Нобби. – Я помогу вам поискать, если хотите.
У его локтя возник лакей с подносом.
– Что будете пить, мой господин? – сказал он.
– О, да, хорошо, пинту «Винклза», – сказал Нобби.
Отвисли челюсти. Но леди Селачи подхватила инициативу.
– «Винклз»? – спросила она.
– Сорт пива, госпожа, – сказал лакей.
Госпожа сомневалась только миг.
