вред.
— Даже комару.
— Даже комару.
— А как насчет…
— Никому, Тигр.
Я хмыкнул.
— А если на нас нападут? Нам придется защищаться.
Дел улыбнулась.
— Здесь ничто не причинит нам вреда, Тигр. Это место мира.
— Мир, шмир, — проворчал я. — Я уважаю их обычаи, но не верю во всю эту ерунду с песней охраны. Если хоть несколько гончих спустятся сюда, я уж постараюсь остановить их.
— Это еще и место силы, — предупредила Дел. — Не забывай о Кантеада.
Я устал.
— Ладно. Хорошо. Не буду. Здесь где-нибудь можно отдохнуть? Или чем-нибудь перекусить?
Дел наклонилась к человечку.
— Сулхайя, мастер песни. Мы принимаем твое гостеприимство.
Его горло раздулось.
Песня снов предлагает отдых. Песня выздоровления предлагает возрождение.
Я посмотрел на Дел.
— Что?
— Они будут петь, и ты уснешь, Тигр. Они усыпят нас песней, — Дел коснулась моей руки. — Пойдем, давай вернемся. Всем нужно поесть и отдохнуть.
Солнце скрылось за горами. Маленький Кантеада исчез, а я изумленно озирался. Я ожидал, что ночью каньон наполнит темнота, но не принял во внимание деловитость существ, которые жили в нем. Каждая дыра, щель, вход в пещеру были освещены свечами. Их огоньки наполняли каньон дымным тусклым сиянием. Каменные стены отражали свет и пылали как Южный похоронный круг, где собираются танцоры мечей со свечами, чтобы открыть величайшим из шодо путь в валхайл.
Я осмотрелся и прислушался. В воздухе по-прежнему висела мелодия, отгонявшая гончих.
— Неужели они никогда не устают от пения?
— А ты устаешь дышать?
— Это разные вещи, баска. Дыхание для человека необходимость.
— А для них пение необходимость, — я почувствовал, как холодные пальцы Дел переплелись с моими. — Когда я была маленькой, моя мама пела мне, чтобы я заснула. А потом я пела Джамайлу. А до нас, наверное, эти песни слушали братья. И отец всегда напевал, натачивая мечи, — она вздохнула, любуясь танцующим на стенах светом. — Я не помню, когда в первый раз услышала о Кантеада. Кажется я всегда о них знала, как и все вокруг. Легенды говорят, что до того, как появились Кантеада, музыки в мире не было. И люди грустили, не зная чего они лишены, но чувствуя, что для полноты им чего-то не хватает, — ее пальцы слабо сжались. — И тогда боги создали Кантеада, а Кантеада создали музыку.
Я задумался над ее словами. В моей семье никто не пел, потому что семьи у меня не было. Я жил в загоне с козами.
— Красивая история, — наконец сказал я, — только в нее трудно поверить.
— Пойдем, — Дел потянула меня за пальцы. — Ты помнишь узоры на стенах пещеры мастера песни? Линии и узлы?
— Помню, — мы шли сквозь сияние свечей. Было прохладно, но не холодно, хотя без Северной одежды все воспринималось бы по-другому. Шерсть начинала мне нравиться.
— Эти узлы — звуки. Прямые линии определяют течение песни. Вместе они составляют музыку.
Я хмыкнул.
— Это слишком сложно.
— Может быть. Но читать такие знаки нужно только если хочешь спеть или сыграть что-то так же, как это делали до тебя. А если не хочешь, можешь исполнить по-своему или так, как тебе запомнилось, — она слабо улыбнулась. — Это должен знать истойя.
— Не считая языков, математики и географии.
— Да. И конечно танца.
Да, танца. Того, ради чего мы жили.
— Я вообще-то предпочел бы поменьше сложностей. Можно обойтись и без песен.
Ее пальцы застыли.
— Но на Севере так нельзя.
Я пожал одним плечом.
— Тебе без этого нельзя, баска, но меня этот запрет не интересует. Я и без песни хорошо танцую.
— Но прислушайся, Тигр… Прислушайся к песне.
Я прислушался. Мелодия то поднималась, то опускалась, бормотали голоса… или что там использовали Кантеада, чтобы создавать музыку.
— Очень мило, — неохотно выдавил я, — только немного занудно.
— Это песня охраны, Тигр… Она создана чтобы держать подальше гончих, а не развлекать людей.
Я ухмыльнулся.
— Им пришлось бы постараться, чтобы развлечь людей.
Дел вздохнула. Мы шли рядом, переплетя пальцы, но почти не сжимая их, ни на чем не настаивая. Никто из нас не привык демонстрировать свою привязанность. Мы не умели посвящать посторонних в свои переживания. И Дел, и я не любили использовать молчаливый разговор любовников из страха выдать слишком много. И себе, и другим.
— Ты хоть иногда устаешь?
Голос Дел прозвучал необычно и я с любопытством посмотрел на нее.
— Устаю? Ну да… как и все люди.
— Нет, я имею в виду устаешь. Устаешь оттого, кто ты… чем занимаешься.
Я ответил не сразу. Мы шли без всякой цели, просто бродили в каньоне в свете свечей. Впереди заржал жеребец и оглядевшись, я понял, что мы подошли к пещере мастера песни.
— Я думаю, это одно и то же, — ответил я после долгого размышления.
Дел резко посмотрела на меня. Я пожал плечами — тема разговора мне не нравилась.
— Я имею в виду… я занимаюсь танцем мечей, но это также и то, что я есть, — я развел свободной рукой. — Танец мечей это не просто работа. Это образ жизни.
— Не для каждого, — покачала головой Дел. — Не для Алрика с его женой и двумя детьми, — она заулыбалась. — Может их уже трое. А вдруг у нее сын? Лене пора было рожать, когда мы встретились.
Я несколько месяцев не вспоминал об Алрике. Когда-то на Юге большой Северянин очень помог нам, хотя сначала я ему не доверял. Алрик был танцором меча, обученным на Севере, но не претендовавшим на мастерство или положение Дел. Не было у него и яватмы, вместо нее он использовал Южный клинок.
Я покачал головой.
— Мужчина у которого есть женщина не должен вести такой образ жизни.
Дел улыбнулась.
— Значит ты предпочел бы сидеть дома, чтобы жена занималась тобой, очагом, детьми… или проводил бы время в постели, стараясь сделать побольше этих детей.
— Может быть, — согласился я. — Это лучше, чем безбрачие, — я бросил на Дел многозначительный взгляд. — Ну ладно, а как ты? Откровенность за откровенность, баска… Что случится с тобой через год или да? Будешь рожать детей?
Дел перестала улыбаться и посмотрела на меня задумчиво.
— Ты сказал, что мужчина не должен быть танцором меча, если у него есть женщина. Может ты и
