Она долго пристально смотрела мне в лицо, словно взвешивая что-то, потом неохотно кивнула.
— Скептик, — отметила она. — Может даже дурак. Но знаешь… это твое дело. Я не священник, чтобы пытаться обратить тебя в свою веру, — Дел повернулась и пошла вперед.
Не задумываясь, я шагнул в сторону, чтобы ее пропустить, и схватил свободно повисший повод мерина. Серый уже собрался идти за ней.
— В аиды, куда ты отправилась?
Она остановилась. Застыла на неотмеченной границе. Ничего мне не ответила. Она просто вытащила свой сияющий меч и вонзила его в песок, словно пригвождая к земле человека, а потом отпустила рукоять. Меч возвышался над песками, руны на лезвии радужно переливались. Она села перед ним, скрестила ноги и закрыла глаза. Руки безвольно опустились на колени.
Лицо опалял зной. Когда едешь, можно забыть о жаре и сконцентрироваться на движении. Но сидя на лошади, застывшей посреди раскаленных песков, зная, что слезть придется еще не скоро, я чувствовал только зной… и удивлялся, наблюдая за странным поведением женщины.
Глаза закрыты. Голова опущена. Тишина. Фигурка, закутанная в малиновый шелк, ноги скрещены на песке. Перед ней Северный меч из неизвестной стали, рукоять сияла в плывущем воздухе.
Я чувствовал, как по лицу стекали капли пота. Лоб, живот, руки, все было влажным. Шелковая ткань бурнуса намокла и прилипала к коже. Острый запах бил в ноздри.
Я пригляделся к мечу. Мне казалось, что под тонкой пленкой металла двигались тени и это уже относилось к области магии, той могущественной магии, которой владели единицы. Я моргнул, и видение тут же пропало.
Нет, магия существовала только в круге танцора меча.
Дел легко вскочила и вытащила меч из песка. Клинок скрылся в ножнах за левым плечом, а Дел подошла к серому и перекинула повод на шею мерина.
Я не удержался и мрачно спросил:
— Ну и что это было?
Она быстро вскочила в седло.
— Я просила разрешения продолжить мое дело. Так принято на Севере, готовясь к опасному путешествию.
— Просила у кого? — не понял я. — У меча?
— У богов, — серьезно ответила она. — Но может, если ты не веришь в магию, ты не веришь и в богов?
Я улыбнулся.
— Точное попадание, баска. Ладно, если боги… или меч… дали тебе разрешение, поехали дальше, — я показал рукой. — На Юг, баска. Все время на Юг.
Выносить Южное солнце тяжело всем. Оно висит над тобой на выжженном небе как зловещий бог аид и смотрит вниз единственным круглым глазом. Бурнус хорошо защищает кожу, но не спасает от жары. Шелк, нагреваясь, сам задерживает тепло, и если ткань не лежит складками, а прикасается к телу, обжигает как раскаленный металл.
Через некоторое время глаза начинают болеть, устают щуриться от безжалостного сияния, а если закрыть их, видно было яркое красное солнце, просвечивающее сквозь веки. Пески Пенджи сверкают ослепительно. Сначала янтарно-красные переливы дюн, покрытых коркой драгоценных кристаллов, притягивают и очаровывают, но с каждой проходящей минутой кристаллы сияют все ярче, и блеск начинает резать глаза.
А вокруг стоит давящая тишина, которую нарушает только шелест песка под копытами лошадей и случайный скрип кожаного седла на чепраке.
Сотни лет Южные лошади выводились в расчете на зной и слепящее солнце. Длинные челки предохраняли их глаза от света и частично изолировали тепло. Шерсть у них редкая, а шкуры скользкие как шелк. Сколько раз я мечтал о том, чтобы человек был приспособлен к жизни в песках так же как пустынная лошадка… и был бы таким же нетребовательным.
Воздух плывет. Вы смотрите вперед и видите ровный горизонт, ровное небо, ровный цвет. Вы чувствуете как из вас пьют жизнь, высасывая влагу из кожи до тех пор, пока вы не поймете, что превратились в сухую оболочку, готовую рассыпаться на миллион частей при первом же порыве ветра. Но ветер не подует, и молитесь, чтобы его не было, потому что ветер — это начало самума, это летящий песок, острый как зубы кумфы, который въедается в вашу плоть.
Я посмотрел на Дел, вспомнил свежесть ее бледной кожи и понял, что не хочу видеть как она обгорит, потрескается и покроется рубцами.
Мы пили мало, но вода из фляг исчезала на удивление быстро. Даже если воду расходовать аккуратно, через некоторое время, к своему ужасу, понимаешь, как мало ее осталось. Знание того, что она здесь, под рукой, и можно сделать глоток, терзает сильнее чем жажда. Пока вода у вас есть, ваша рука тянется к ней. Это проверка на силу воли, и множество сильных на вид людей ее не выдерживали. Дел выдержала. Но воды оставалось все меньше.
— Почти добрались до колодца, — нарушил я тишину. — Впереди.
Она вздрогнула от неожиданности и подняла голову.
— Где?
Я показал.
— Видишь темную линию? Это насыпь из камней вокруг колодца. Вода не лучшая, чуть солоноватая… но мокрая. Сойдет.
— У меня еще осталось во флягах.
— У меня тоже. Но здесь просто так мимо воды не проходят. В Пендже ничего лишнего не бывает. Даже если фляги полны, остановись. Иногда жизнь зависит от одного купания, — я помолчал. — Как твой нос?
Она потрогала его и страдальчески сморщилась.
— Болит.
— Если найдем алла, местное растение, я сделаю мазь. Она снимет боль и нос больше не будет обгорать, — я усмехнулся. — И не отказывайся, баска. Твоя нежная Северная кожа не создана для солнца Пенджи.
Она сжала губы.
— А твоя создана.
Я рассмеялся.
— Я жесткий как мясо старой кумфы, помнишь? Пенджа мой дом, Дел… как и любое другое место, — я посмотрел на горящие пески. — Если у танцора меча вообще может быть дом.
Не знаю, зачем я это сказал. Тем более ей. Иногда женщины используют вырвавшиеся из глубины души фразы как оружие. Мечей у них нет, и они наносят раны словами.
Но у Дел меч был, и мне показалось, что она не должна легко бросать слова.
— Есть, — тихо сказала она. — Есть дом. Дом танцора в круге.
Я резко взглянул на нее.
— Что можешь ТЫ знать о круге, баска?
Дел задумчиво улыбнулась.
— А ты думаешь, я ношу меч в надежде запугать его видом?
Ну, это у нее получалось. Даже если она не знала, как его держать.
— Запугать им Муна тебе удалось, — неохотно признал я, — значит кое-что ты умеешь. Но в круге? — я покачал головой. — Баска, вряд ли ты понимаешь, что такое круг.
Она не перестала улыбаться, но больше не сказала ни слова.
Гнедой осторожно выбирал дорогу между темных, горячих камней. После шелеста песка странно было снова слышать удары копыт о гранит. Серый Дел уже не отставал от моего жеребца, хотя гнедой шел значительно быстрее чем днем. Лошади почувствовали воду.
Я соскочил на землю бросил повод, зная, что от воды жеребец не удерет. Дел спрыгнула с серого и
