— Почему нет?
— Не можешь и все, — она вышла из хиорта и, увязая в песке, пошла к жилищу Муна.
Я кинулся следом, но опоздал. Она сжимала серебряную рукоять меча и одним взмахом срезала полог, закрывающий вход. Когда я влетел в хиорт, она стояла рядом с лежащим Муном, приставив остро отточенный кончик сверкающего клинка к коричневому горлу торговца.
— Если бы это случилось в моей стране, я убила бы тебя за то, что ты сделал, — она говорила мягко, без надрыва. Обычно такие красивые фразы оказываются пустыми угрозами — женщина может убить только в порыве ярости, а блондинка казалась совершенно спокойной, но я почему-то был уверен, что жизнь Муна висела на волоске. — В моей стране, если бы я не убила тебя, меня обвинили бы в трусости. Это недостойно не только ан-истойя, но даже истойя. Но ваша страна для меня чужая и обычаев ваших я не знаю, поэтому я оставляю тебе жизнь, — острие меча коснулось горла Муна и на коже выступила капля крови. — Ты ничтожный глупец. Даже не верится, что ты мог распоряжаться жизнью моего брата.
Бедный старина Мун. Его поросячьи глазки чуть не вылезли из орбит, а вспотел он так, что я просто удивился, как меч не соскальзывает с шеи.
— Твоего брата? — выдавил Мун.
Шелковистые волосы прикрывали ее плечи.
— Пять лет назад мой брат был похищен у Северной границы. Ему было десять лет, работорговец… всего лишь десять лет, — голос ее едва не сорвался, но она справилась с собой. — Мы знаем, работорговец, как высоко вы цените наши светлые волосы, голубые глаза, бледную кожу. В стране темноволосых и темнокожих мужчин по-другому и быть не может, — острие вошло поглубже. — Ты украл моего брата, работорговец. Я хочу его вернуть.
— Я его украл! — оскорбленный Мун дернулся и чуть не проткнул себе горло. — Меня не интересуют мальчики, баска. Я занимаюсь женщинами.
— Лжец, — мягко сказала она. Даже слишком мягко для женщины, готовой убить мужчину. — У вас на Юге полно извращенцев. Они любят выбирать для своих развлечений мальчиков с Севера и хорошо за это платят. Я пять лет училась вести дела, работорговец, так что не ври мне, — носком сандалии она ткнула Муна в объемистый живот. — Светловолосый, голубоглазый мальчик, работорговец, с бледной кожей, похож на меня.
Глазки Муна сверкнули в мою сторону. Я понял его просьбу. С одной стороны, он хотел, чтобы я вмешался и помог ему, с другой, понимал, что если я сделаю хотя бы шаг, она может вонзить клинок в его горло. Я взвесил все за и против и избрал наилучший вариант — подождать.
— Пять лет назад? — Мун так взмок, что желтый бурнус покрылся коричневыми пятнами. — Баска, я ничего не знаю. Пять лет — долгий срок. Да, дети с Севера пользуются спросом, и я часто вижу их. Откуда мне знать, был среди них твой брат или нет.
Я ничего не услышал, но заметил движение ее губ. Она произнесла одно слово и хотя меч не двинулся ни на йоту, капли крови у острия из ярко-красных превратились в угольно-черные и застыли на побелевшей коже.
Мун судорожно хватал ртом воздух. Дыхание вырывалось со свистом и тут же превращалось в пар, как на морозе. Мун прохрипел:
— Был… был мальчик. Пять лет назад или больше. Я пересекал Пенджу, увидел его там… — Мун пожал плечами. — В бараке, в Джуле был маленький мальчик, но я не уверен, что это был твой брат. В Джуле много Северян.
— Джула, — повторила она. — Где это?
— На Юге, — я влез в разговор. — Опасные места.
— Это неважно, — она снова ткнула Муна ногой в живот. — У кого ты его видел, работорговец?
— У Омара, — жалобно признался Мун. — Он мой брат.
— Тоже работорговец?
Осмун закатил глаза.
— Это занятие семейное.
Северянка подняла меч и, не взглянув на ножны, отправила его в место хранения. На такой фокус уходят годы практики. Не сказав ни слова, она отодвинула меня с дороги и вышла. Я посмотрел на трясущегося, подвывающего Муна.
Он прижимал дрожащие пальцы к царапине на шее.
— Холод, — прошептал он. — Какой холод…
— Таковы почти все женщины, — сообщил я и пошел искать Северянку.
3
Я нашел ее около лошадей. Она уже оседлала небольшого серого мерина, стоявшего неподалеку от моего жеребца, и привязывала к седлу кожаные фляги с водой. Белый бурнус остался в одном из хиортов Муна и на Северянке была только короткая туника. Солнце палило нещадно и, глядя на ее белую кожу, я подумал, что к вечеру она станет красной, а блондинку ждет беспокойная ночь.
Она делала вид, что меня не замечает, а я прислонился плечом к шершавому стволу ближайшей пальмы и смотрел, как Северянка перекидывала на шею серого яркие желтые поводья и пробовала седло. Под палящим солнцем ее волосы казались почти белыми, а блеск серебряной рукояти меча слепил глаза.
У меня снова пересохло во рту.
— Собираешься в Джулу?
Она бросила на меня взгляд через плечо, не переставая заниматься подпругой.
— Ты сам все слышал.
Я пожал плечом — тем, которое не упиралось в дерево.
— Была там когда-нибудь?
— Нет, — она снова проверила подпруги, подобрала повод и, ухватившись левой рукой за короткую, жесткую гриву мерина, легко запрыгнула в седло, лежащее на ярком чепраке. Под Южным солнцем краски быстро выцветают, ярко-красный цвет желтеет, а потом становится коричневым. Северянка вдела ногу в медное стремя, обшитое кожей, боковой разрез туники распахнулся и я увидел стройное бедро.
Я проглотил комок в горле и попытался справиться с голосом.
— Одной тебе трудно будет добраться до Джулы.
Голубые глаза смотрели на меня с подкупающей искренностью.
— Трудно.
Я ждал. Она тоже. Про себя я скривился. Похоже было, что умение вести разговор к числу ее достоинств не относилось. Но это в женщине не главное.
Мы смотрели друг на друга. Она сидела на беспокойном сером мерине, покрытом слоем шафрановой пыли, а я стоял на ногах (тоже успев изрядно пропылиться, пока дошел от кантины до хиорта Осмуна), небрежно прислонившись к пальме. Сухие, ломкие листья почти не давали тени. Я покосился на женщину на лошади и решил еще подождать.
Она улыбнулась. Улыбка была очень личная, адресованная не мне, а развеселившей ее мысли.
— Это предложение, Песчаный Тигр?
Я снова пожал плечами.
— Чтобы попасть в Джулу, тебе придется пересечь Пенджу. Ты там когда-нибудь была?
Она откинула назад волосы.
— Я никогда еще не была на Юге… но сюда я добралась, — последовала многозначительная пауза. — Добралась сама.
Я хмыкнул и лениво погладил шрамы, пересекавшие мою правую щеку.
— Ты сама добралась только до той захудалой кантины, а сюда доставил тебя я.
Серый ударил копытом, поднял пыль и она повисла облаком в теплом воздухе. Потом облако медленно опустилось и смешалось с песком. Руки Северянки, державшие поводья, сплетенные из
