Софистика простаков…
Он тряхнул головой и заставил себя вернуться в реальность.
Томен разбирался с местными делами. Делал он это запросто: с согласия присяжных приказал упряжных дел мастеру заново подбить хомут, кабатчику — перенести помойку, за недостатком улик отказал в иске кузнецу, обвинившему в воровстве соседа, и, наконец, приговорил дрожащего крестьянина к отбытию мелкого срока в замковой тюрьме — за неоднократное появление пьяным в публичном месте.
Карл был согласен. Правда, сам он, возможно, крестьянина бы не наказал. Но, с другой стороны, ему не нравилось, когда всякая пьянь за полночь шатается под окнами, мешая мирным людям уснуть.
Дело дошло до приговора браконьеру.
Маленький быстроглазый человечек был закован в цепи. Крепкие охранники только что не несли его.
Карл наклонился вперед.
— Что ты собираешься с ним делать, Томен? — прошептал он. — Научить страху божьему?
— Нет. — Юноша подавил улыбку. — Сперва пусть научится бояться
Карл припомнил, что рассказывал о деле Эллегон. Верним был из древнего, но небогатого рода и жил на хуторе близ Миарита — городка в Тирнаэле, у самых границ личного леса барона.
Тирнаэль был человек благоразумный. Он не возражал против ловли кроликов или мелкой потравы крестьянами его угодий — кроличью охоту он даже поощрял, не то кроликов расплодилось бы сверх всякой меры. Но олени были под запретом — и неудивительно: Тирнаэлев лесничий показал под присягой, что семейка Вернима издавна выбивала в заповедном лесу по десятку оленей в год.
Ничего особенного — и все же кое-что в деле обескураживало. Беда в том, что браконьерство на баронских и княжеских землях от веку каралось смертью, и Тирнаэль — почти наверняка намеренно — не просил Карла избавить Вернима от смертного приговора.
Сложное положение.
Тирнаэль был верный союзник, и Карл не имел ни малейшего намерения давать барону пощечину. Честно говоря, он готов был вообще закрыть глаза и позволить барону самому разбираться с браконьером, если бы не им же самим установленное правило, что суды баронств собирались лишь по делам о местных убийствах.
Готов был… Это неправильно — казнить человека за то, что он убил пару-тройку оленей для своего котла.
Это просто неправильно. Карл был рад, что Томен решил только попугать человечка.
— … и, исходя из всего сказанного, Верним, ты заслуживаешь окончить свои дни посаженным на кол. Но император отменил эту казнь и учредил повешение. Так вот: у меня очень сильное желание приговорить тебя к петле.
Верним должен был побледнеть и трястись, как желе. Но он, напротив, расправил плечи; на лице его было выражение человека, который больше не чувствует страха.
— Можно теперь сказать мне,
Но…
— У тебя нет права судить меня. Кто ты такой? Разве ты Бог? Нет — ты человек, точно такой же, как я. — Он начал было поворачиваться к Томену спиной, но стражи, дернув за цепи, вернули его назад — как марионетку на веревочке.
— Вздернуть его. — Карл заставил себя хранить спокойствие, но ум его был в смятении.
Вот она — опасность большого ума. Томен так напугал браконьера, что тот перестал ощущать страх, решил, что судьба его уже решена и ему нечего терять.
Томен бросил на Карла беспомощный взгляд, потом собрал остаток воли в кулак.
— Верним ип Тирнаэль — то мясо, которое ты ел, законно или незаконно оно было добыто, было последним мясом в твоей жизни. Ты приговариваешься к заключению в самом глубоком каземате тюрьмы Бимстренского замка и содержанию на хлебе и воде до тех пор, пока не будешь доставлен на тюремной повозке в баронство Тирнаэль, дабы быть повешенным там за шею — а после похороненным в просоленной земле.
Он кивнул бейлифу, и тот снова ударил алебардой в пол.
— Суд окончен! — объявил Томен.
Карл кивнул. Суд действительно был окончен.
Карл выставил оружейника из арсенала и указал Томену на скамью.
— Я не могу тратить на это много времени, Томен, — проговорил он, лениво пробегая пальцами по ряду копий, прежде чем снять со стены исправленный дробовик. — У меня сегодня и без того полно дел. Но с этим надо что-то решать.
Беда в том, что Верним прав. На самом деле ни Карл, ни Томен Фурнаэль не имели права даже грозить кому-то смертью — за браконьерство. Это неправильно. Быть может, и необходимо, но — неправильно.
С другой стороны — правитель обязан
Томен повел плечами — движение напряженное, скованное. Ему не все равно. Наоборот: он словно бы ощущал весь мир лежащим на своих плечах. Карл подмечал такой жест у его брата.
— Есть лишь две возможности, Карл, и ни та, ни другая мне не нравятся. — Он принялся грызть ноготь. — Я могу полагаться на Энрелла, своего бейлифа, как на себя самого: он служил нашей семье еще до моего рождения. Я могу приказать ему подпилить доски в полу тюремного возка и смотреть в другую сторону, если Верним решится сбежать. Если ему повезет — он выберется из Холтунбима и, будь уверен, никогда не вернется.
Карл покачал головой. Это не то.
— А что, если, выбравшись, Верним схватит меч и убьет охранника? Или — сбежав — прикончит какого-нибудь фермера ради еды и денег?
Человек, за которым охотятся, куда опасней, чем раненый волк. Карл сам был таким человеком — когда-то.
Томен немного подумал.
— А что, если Кирлинг попросит пощадить его? Ты всегда можешь проявить милосердие.
— Возможно, хотя и маловероятно. — Карл кивнул. — Если меня попросит о том Тирнаэль или кто- то, его представляющий. Хотя ты подсказать Кирлингу обратиться ко мне не можешь…
— Не могу. Это будет выглядеть так, будто подсказка исходит от тебя.
— Верно. А если меня не попросят?
Томен Фурнаэль выпрямился.
— Тогда его повесят. И в этом буду повинен я, Карл. — Он мрачно помолчал. — Я ошибся, и это будет стоить Верниму ип Тирнаэлю жизни. Это
Карл Куллинан кивнул. Разумеется, нечестно. Но — так оно есть. И так
