собственных исследований. Когда ты совершал посадку на какой-нибудь из планет, и кто-нибудь там знал что-то важное, что было необходимо знать и тебе, разве ты не прилагал все усилия, чтобы эту информацию получить… пусть даже тот человек имел свои личные проблемы, которые…
— Мне очень жаль, — холодно возразил Мюллер, — но меня в самом деле все это больше не касается.
И ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусками мяса и почти пустым сосудом.
3
Когда он исчез, Бордман сказал:
— Какой он раздражительный, верно? Но я и не рассчитывал, что он проявит мягкость характера. Ты начинаешь добираться до него, Нед. Ты как раз в нужных пропорциях соединяешь в себе хитрость с наивностью.
— И в результате сижу в клетке.
— Ну и что? Мы можем прислать робота, чтобы он тебя освободил, если вскоре клетка сама не откроется.
— Мюллер отсюда не выйдет, — продолжал Раулинс. — Он полон ненависти. Прямо сочится ей. В любом случае его не удасться склонить к сотрудничеству. Я никогда не видел, чтобы столько злобы умещалось в одном человеке.
— Ты не знаешь, что это за ненависть, — заметил Бордман. — И он не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Вне сомнения, будут еще кое-какии неудачи, но основное — это что он вообще с тобой разговаривает. Он не хочет ненавидеть. Создай такие условия, чтобы его лед растаял.
— Когда вы пришлете за мной робота?
— Попозже, — сказал Бордман, — если в том будет необходимость.
4
Мюллер не возращался. Сгущались сумерки и сделалось холоднее. Раулинс сидел в клетке, продрогший, сьежившийся. Он пытался вообразить город в те времена, когда в нем бурлила жизнь, когда клетка служила для показа творений, выловленных в лабиринте. Сюда приходят толпы строителей города, невысоких и плотных, покрытых густой медного цвета шерстью, с зеленоватой кожей. Размахивают длинными руками, указывая на клетку. А в клетке извивается существо, напоминающее какого-то исполинского скорпиона. Зрачки его полыхают, белые когти дерут мостовую, внезапно бьет хвост, и животное только и ждет, чтобы кто-то подошел слишком близко.
Скрежещущая музыка звучит в городе, чужаки смеются. От них идет теплый, мускусный запах. Дети плюют в клетку. Слюна их — как огонь. В ярких лунных лучах пляшут тени. Ужасный узник, полный злых намеренний, чувствует себя одиноким без создания своего вида, которые кишмя кишат в освещенных тунеллях на планете Альфекка или Маркаба — очень далеко.
А тут целыми днями приходят строители города, издеваются, дразнят. Создание в клетке видеть не может их хрупкие тела, переплетающиеся длинные тоненькие пальцы. Но однажды под клеткой пол проваливается, поскольку обитателям города наскучил их пленник их чужого мира, и он, взмахнув хвостом, рушится в бездну, оскалившуюся остриями ножей.
Настала ночь. Раулинс уже несколько часов не слышал голос Бордмана. Мюллера же он не видел с позднего полдня. По площади крались животные, преимущественно — небольшие, с отвратительными зубам и когтями. А он на этот раз пришел сюда безоружный. Он был готов затоптать любое из этих созданий, которое бы только сунулось между прутьев клетки.
Он дрожал от холода, ему хотелось есть. Он пытался отыскать во тьме Мюллера. Все это перестало быть шуткой.
— Ты меня слышишь? — спросил Бордман. — Вскоре мы тебя оттуда вызволим.
— Да? Но когда?
— Мы выслали робота, Нед.
— Значит, достаточно будет четверти часа, чтобы робот дошел сюда. Здесь безопасные зоны.
Какое-то время Бордман молчал.
— Час назад Мюллер задержал робота и уничтожил его.
— И ты не мог мне об этом сказать сразу?
— Мы тотчас же выслали несколько роботов одновременно, — сообщил Бордман. — Мюллер наверняка уничтожит еще хотя бы одного. Все идет отлично, Нед. Тебе не грозит ни малейшая опасность.
— Если только ничего не случится, — пробормотал Раулинс. Он не стал продолжать этого разговора, все более иззябший и голодный он оперся о стену и ждал. Наблюдал, как на расстоянии ста метров небольшие гибкие зверюшки набрасываются и убивают животных, значительно себя больших. Минуту спустя туда уже набегали стервятники, чтобы обглодать кучу окровавленных костей. Он прислушивался к звукам этой охоты и насыщений. Его поле зрения было частично ограниченно, так что ему приходилось вытягивать шею в поисках робота, высланного ему на помощь. Но робота не было.
Он ощущал себя человеком, принесенным в жертву, избранником смерти.
Стервятники завершили свою работу. И тихо двинулись через площадь к нему — небольшие, напоминающие лисиц зверюшки, с крупными крутолобыми головами, кривоватыми лапами и желтыми, загибающимися внутрь когтями. Они шевелили золотистыми белками, посматривая на него с интересом, задумчиво, серьезно. Мордочки их были измазаны густой, пурпурной кровью.
Они приближались. Раулинс заметил длинное узкое рыльце между прутьями клетки. Ударил. Морда убралась. Но с левой стороны уже другой зверек протискивался сквозь решетку. А дальше — еще трое.
И неожиданно эти зверюшки начали проникать в клетку отовсюду.
Глава девятая
1
Бордман в лагере в зоне «Ф» свил себе уютное гнездышко. Но его старость как-то сама собой делала это естественным. Он никогда не был спартанцем, а уж сейчас, предприняв это тяжелое и рискованное путешествие, он прихватил с собой с Земли все, что только могло доставить ему удовольствие. Робот за роботом доставляли его имущество с корабля. В молочно-белой палатке он устроил себе жилище с центральным отоплением, световой драпоровкой, поглощателями тяготения и даже с баром, полным напитков. Коньяк и другие деликатесы были у него под руками. Он спал на мягком надувном матраце, покрываясь толстым красным ковром, сотканным из теплого материала. Он знал, что остальные люди в лагере, хотя и вынуждены пользоваться гораздо меньшими удобствами, не питают к нему зла. Они понимали, что Чарльз Бордман должен жить в уюте, где бы он ни находился.
Вошел Гринфилд.
— Мы потеряли еще одного робота, — доложил он. — Значит, во внутренних стенах их осталось всего три.
Бордман поднес ко рту самораскуривающююся сигару. Затянулся, то перекидывая ногу на ногу, то
