заставить покинуть лабиринт.
— И как я это сделаю?
— Пообещай ему исцеление, — сказалл Бордман.
Глава десятая
1
Они встретились через два дня около полудня зоне «Б». Мюллер приветствовал Раулинса с явной радостью и облегчением. Раулинс подошел, наискосок пересекая овальный — может быть, танцевальный — зал, расположенный между двумя сапфировыми башнями с плоскими крышами. Мюллер кивнул:
— Как ноги?
— Превосходно.
— А твой приятель? Понравился ему мой напиток?
— Безумно. — Раулинс вспомнил блеск в лисьих глазах Бордмана. — Он шлет тебе какой-то особеный коньяк и надеется, что еще раз угостишь его своей отравой.
Мюллер присмотрелся к бутылке в вытянутой руке Раулинса.
— К чертям это, — холодно произнес он. — Ты не уговоришь меня ни на какой обмен. Если ты дашь мне эту бытылку, я ее разобью.
— Но почему?
— Дай-ка, я тебе это покажу. Нет, подожди. Не разобью. Ну давай. Он обеими руками взял красивую плоскую бутылку у Раулинса, открутил колпачок и поднес к своим губам.
— Вы — дьяволята! — ласково сказал он. — Что это? Из монастыря на Денебе 13?
— Я не знаю. Он лишь сказал, что тебе это придется по вкусу.
— Дьяволы! Искусители! Товарообмен, чтоб нам всем гореть в аду! На этом конец. Если ты еще раз заявишься ко мне с этим проклятым коньяком… или каким-нибудь другим, я не возьму. Чем ты, собственно, занят целыми днями?
— Работаю. Я же говорил тебе. Им не нравится, что я посещаю тебя. И все же он меня ждал, подумал Раулинс. Чарльз был прав: я уже добрался да него. Почему он такой упрямый?
— Где они сейчас копают? — спросил Мюллер.
— Нигде не копают. Мы сейчас исследуем акустическими зондами границу зоны «Е» и'Ф», чтобы установить хронологию… был ли этот лабиринт построен сразу, или же его районы постепеннонарастали? А как ты думаешь, Дик?
— Чтоб ты сдох. Ничего нового из археологии ты от меня не услышишь! — Мюлллер сделал еще один глоток коньяка. — Ты, вроде бы, слишком близко стоишь, — заметил он.
— Метра четыре-пять. Ты был еще ближе, когда подавал мне эту фляжку. Ты не ощущаешь последствий?
— Ощущаю.
— Но скрываешь их, как положено стоику, верно? Пожав плечами, Раулинс беззаботно ответил:
— Мне кажется, что впечатление слабеет по мере повторения. Оно и до сих пор сильное, но мне гораздо лучше, чем было в первый день. Ты уже замечал что-нибудь похожее в случаях с другими?
— Никто другой не отважился на повторения, как ты это называешь, — сказал Мюллер. — Иди-ка сюда, малыш. Видишь вон это? Это мой водопровод. Прямо роскошь. Черная труба бежит вдоль всей зоны «Б». Она из оникса, как мне кажется. Из полудрагоценного камня. В любом случае — смотрится прекрасно. — Мюллер погладил трубу и пошлепал по акведуку. — Там есть какая-то система насосов. Они выкачивают воду из каверны где-нибудь на глубине может в тысячу километров, не знаю. На поверхности Лемноса нет никакой воды.
— Моря есть.
— Независимо от… ну, от чего-то там. Вот здесь ты видишь один из кранов. Такой есть через каждые пятьдесят метров. Насколько я ориентируюсь, это был водопровод для всего города, из чего вытекает, что те , кто выстроил этот город, не нуждались в большом количестве воды. Скорее всего, вода не имела для них принциипального значения, поскольку они все это так спроектировали. Подключений я не нашел. Или же каких-нибудь присущих системе водоснабжения устройств. Пить хочешь?
— Пожалуй, нет. Мюллер подставил изогнутую ладонь под спиральный с тонкой гравировкой кран, Появилась вода. Он быстро сделал несколько глотков. Когда он убрал руку, вода перестала течь. Автоматически, словно что-то наблюдало за ним и знало, когда перекрыть струю, подумал Раулинс. Ловко. Каким чудом это пережило миллионы лет?
— Попей, — предложил Мюллер. — Чтобы потом не мучиться от жажды.
— Я не могу оставаться надолго, — сказал Раулинс, но воды немного глотнул.
Неторопливым шагом они оба добрались до зоны «А». Клетки вновь были закрыты. Раулинс при виде их содрогнулся. Сегодня я бы не захотел ставить подобных эксперементов, подумал он. Они отыскали себе скамьи из полированного камня, изогнутые по бокам на манер кресел с подлокотниками, явно для существ со значительно более широким седалищами, чем обычный хомо сапиенс.
Они уселись на этих скамьях и принялись беседовать. Их разделяло значительное расстояние, такое, чтобы Раулинс не чувствовал себя слишком нехорошо из-за эманации Мюллера, и всве же ощущение разделенности не возникало.
Мюллер разговорился.
Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, временами предавался самооплакиванию, но общем-то говорил спокойно с обаянием — пожилой мужчина, которому приятно в обществе молодежи. Он высказывал мнения, философствовал.
Мюллер рассказывал о начале своей карьеры, о космических путешествиях, о деликатных миссиях, которые ему приходилось выполнять неоднократно в бунтующих колониях землян на других планетах. Частенько упоминал Бордмана. Раулинс старался относитьтся к этому безразлично. Отношение Мюллера к Бордману явно сочетало собой мешанину глубокого уважения и затаенной обиды. Мюллер все еще не мог справиться с тем, что Бордман воспользовался его слабостями и отправил его к гидрянам. Это нелогично, думал Раулинс. Если бы я сам обладал таким любопытством и честолюбием, я бы все сделал, чтобы именно мне поручили эту миссию. Безотносительно к Бордману, не глядя на риск.
— А у тебя как все было? — спросил Мллер под конец. — Ты строишь из себя менее знающего, чем есть на самом деле. Кажешься нерешительным и наделен соображением, старательно скрытым под маской старательного студента. Что тебе дает археология?
Раулинс посмотрел ему прямо в глаза.
— Возможность соприкоснуться с миллионом разных прошлых. Я хочу знать, как это все было и почему именно было так, а не иначе. И не только на Земле, в нашей солнечной системе. Везде.
— Хорошо сказано! Еще бы, похвалил себя в душе Раулинс. Наверное, Чарльз оценит этот мой прилив красноречия.
— Может быть, я бы мог пойти на дипломатическую службу, — сказал он,
— как это сделал ты. Но вместо дипломатии я выбрал археологию. Я думаю, что не буду жалеть. Тут столько всего для открытий… и в других местах! Мы еще только начинаем осматриваться.
— В твоем голосе слышится энтузиазм.
— Может быть.
— Я рад это слышать. Это мне напоминает то, что я говорил когда-то. Раулис вспылил:
— Но чтобы ты не считал, что я — этакий восточный оптимист, я тебе скажу кое-что от души. Мной руководит скорее некий эгоистический интерес, а не абстрактная жажда знаний.
