— Ясное дело. И простительное. Мы и в самом деле не особенно отличаемся друг от друга. Кроме того, конечно же что между нами существует разница в возрасте… Сорок лет с лишним. Ты не особено придавал значение своим побуждениям, Ник. Лети к звездам, лети. Радуйся каждому полету. Рано или позно жизнь сломает тебя, также, как и меня, но будет это не скоро. Когда-нибудь… А может и никогда… кто знает? Не думай об этом.
— Постараюсь не думать, — сказал Раулинс. Теперь он улавливал сердечность Мюллера, ниточку подлинной симпатии. И все же продолжала существовать эта волна кошмара, непрекращающееся излучение чего-то из нечистых глубин души, вонь, ослабленная расстоянием и все же ощутимая. Повинуясь состраданию Раулинс все откладывал то, что он должен был сказать. Бордман нетерпеливо подстегивал его:
— Ну давай, парень! Переходи к делу.
— Ты куда-то далеко забрался мыслями, — сказал Мюллер.
— Собственно, я думал над тем, как это печально, что ты не хочешь нам помочь… что ты так враждебно относишься к человечеству.
— У меня есть на это право.
— Но ты не должен так всю жизнь и провести в этом лабиринте. Есть же какой-то выбор!
— Позволить убрать себя вместе с выбросами?
— Послушай, что я тебе скажу, — начал Раулинс. Он набрал в грудь воздуху и сверкнул открытой мальчишеской улыбкой. — Я говорил о твоем случае с врачом нашей экспедиции. Этот человек изучал нейрохирургию. О тебе он знал. Так вот, он утверждает, что теперь такие заболевания лечатся. Разработаны определенные методы… за последние два года. Можно блокировать источник этого излучения, Дик. Он просил, чтобы я тебе повторил это. А потом мы возьмем тебя с собой на Земллю. Там тебе сделают операцию, Дик. Операцию. И ты станешь здоров.
2
Это искрящееся, острое, ранящее слово среди слов тактичных, ласковых, попало прямо в сердце и пронзило его насквозь. Здоров! — эхом отразилось от темных, грозных стен лабиринта. Здоров! Здоров! Здоров! Мюллер ощутил яд этого искушения.
— Нет, — сказал он, — чепуха! Излечение невозможно.
— Откуда у тебя эта уверенность?
— Я знаю.
— Наука за эти девять лет ушла вперед. Люди уже исследовали, как работает мозг. Познакомились с электроникой мозга. И знаешь, что сделали? Соорудили в одной из лунных лабораторий огромную модель… Ну да, года два назад… И провели на ней все эти опыты от начала до конца. Наверняка им прямо не терпится, чтобы ты вернулся, ведь тогда они смогут проверить верность своих теорий. Чтобы ты вернулся в том состоянии, в каком находишься. Они прооперируют тебя, заглушат то, что ты излучаешь, и тем докажут, что они правы. Тебе ничего не надо делать просто вернуться вместе с нами.
Мюллер мерно постукивал ладонью о ладонь.
— Почему ты не говорил мне об этом раньше?
— Я не знал. Ничего не знал.
— Ну, конечно.
— Я правда на знал. Ведь мы же не могли рассчитывать, что встретим тебя здесь, верно же? Сперва мы только догадывались кто ты такой и что здесь делаешь. Потом я тебя узнал. И только сейчас наш врач вспомнил об этом лечениии… А что такое? Ты мне не веришь?
— С виду ты просто ангелочек, — сказал Мюллер. — Глазки голубые, полные сладости. Нед, в чем заключается твоя игра? Чего ради ты излагаешь мне все эти глупости?
Раулинс покраснел.
— Это не глупости!
— Я тебе не верю. И я не верю в исцеление.
— Можешь не верить. Но ты столько теряешь, если…
— Не пугай!
— Извини меня. Настала неприятная пауза. Мысли клубились в голове Мюллера. Улететь с Лемноса? Постараться, чтобы с него было снято это проклятие? Снова сжимать в обьятиях женщину? Женские груди, округлые, жгущие как огнем… Губы, бедра… Восстановить карьеру? Еще раз достичь небес? Отыскать себя после девяти лет разлуки? Поверить? Вернуться на Землю? Прооперироваться?
— Нет, — осторожно произнес он. — Мой случай неизлечим.
— Это ты так говоришь. Но откуда ты знаешь?
— Я просто не вижу в этом смысла. Я верю в предназначение, мальчик. В то, что моя трагедия — это возмездие. Возмездие за тщеславие. Боги не посылают временное несчастье. Они не ограничивают свое наказание несколькими годами. Эдип не вернул себе глаз. Не вернул матери. Прометей не смог оторваться от скалы. Боги…
— Ты живешь в реальном мире, а не в греческиз мифах, — напомнил ему Раулинс. — В настоящем мире. В нем не все обязанно протекать согласно духу закона. Возможно, боги сочли, что ты достаточно натерпелся. А поскольку уж мы заговорили о литературе… Ореста они простили, верно? Так что почему ты думаешь, что этих твоих девяти лет им показалось недостаточно?
— Действительно существует возможность исцеления?
— Наш врач говорит, что да.
— Мне кажется, что ты лжешь, сынок.
— Раулинс отвел глаза:
— Но с какой целью?
— Понятия не имею.
— Ну хорошо я вру, — отчаянно сказал Раулинс. — Нет способа, чтобы помочь тебе. Поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты показал бы мне фонтан этого напитка?
— Он в зоне «Д», — сказал Мюллер. — Но сейчас мы туда не пойдем. Зачем ты рассказал мне всю эту историю, если она не правда?
— Я же просил — переменим тему.
— Допустим, что она все-таки верна, — принялся рассуждать Мюллер. — Что, если я вернусь на Землю, меня, может быть, и вылечат. Так знай: меня это не интересует, даже если бы была гарантия. Я видел людей Земли такими, какими они есть в действительности. Они топтали меня, упавшего. Нет, игра кончилась, Нед. Они смердят. Воняют. Смакуют мое несчастье.
— Ничего подобного!
— Что ты можешь знать? Ты тогла был ребенком, еще более наивным детенышем, чем ты сейчас. Они относились ко мне как к мрази, поскольку я демонстрировал им тайны глубин их самих. Отражение их грязных душ. Зачем мне надо возвращаться к ним? Зачем они нужны мне? Черви. Свини! Я видел, какие они на самом деле, за те несколько месяцев что провел на Земле после возвращения с Беты Гидры 4.
Выражения их глаз, улыбки, боязливые улыбки, стермления оказаться подальше. «Да, господин Мюллер. Разумеется, господин Мюллер. Только не подходите ближе». Сынок, приходи сюда как-нибудь ночью, и я покажу тебе созвездия такими, как они видны с Лемноса. Я назвал их по-своему. Там есть «Нож»… Одно из них. Он длинный, острый. Направленный прямо в позвоночник. И есть «Стрела». Есть «Череп'и'Жаба». Эти два соединяются. Одна и таже звезда светит во лбу «Жабы'и в левой глазнице «Черепа. И звезда эта — Солнце, друг мой. Солнце Земли. Мерзкая, крохотная звездочка, желтоватая как понос. И на ее планетах множество созданий, которые разливаются по Вселенной, как моча.
— Могу я сказать кое-что такое, что могло бы тебя обидеть? — спросил Раулинс.
— Ты меня обидеть не в состоянии. Но попробуй.
— Я думаю, что у тебя деформированное мировоззрение. За все эти проведенные тут годы ты утратил перспективу.
