двинулся, я нырнула в темноту, вырываясь из освещенного пространства.
Я услышала, как весло ударило скалу, когда он запустил им, а нос лодки повернулся. Свет следовал за мной. Я видела, в этой острой немедленной вспышке ужаса, что это – рыбацкая лодка, слишком маленькая для каяка, но темнота скрывала это до сих пор. Слишком таинственная, правда, для того, чтобы посчитать ее обычной. И думаю, я узнала, чья это лодка с фонарями.
Следующая секунда подтвердила мою догадку. Шум разорвал ночь. Нет, это не одна из безобидных лодочек, которые каяк буксирует в море. Это лодка с мотором. Как у Стратоса. Да, лодка Стратоса. Я услышала, как он закричал: «Вы? Я это знал. А Джозеф?» Сейчас он там стоял, ярко освещенный, у фонарей, и шестизубая острога сияла, когда он бросил ее вниз, прямо на меня.
Глава 19
It was that fatal and perfidious bark…
He было времени думать и кричать сквозь кружащийся водоворот воды. Невозможно спросить, что он такое делает, какую опасность я представляю теперь, когда другие далеко и недостижимы… Гарпун, свистя, пролетел мимо. Пузыри от лезвий, как хвост мерцающей кометы. Я отпрянула в сторону, безумно спасаясь от безжалостного света.
Гарпун прошел положенный ему путь, веревка натянулась, Стратос потянул его обратно, лодка свернула. Веревка дотронулась до меня. Маленькая царапина, даже сквозь воду, поразила кожу ужасом, как ожогом. Стратос возвышался возле фонарей и скручивал кольцами сверкающую веревку быстрыми умелыми руками. Ему пришлось отпустить румпель, и свет отклонился в сторону. В тени лодки темная вода кружилась, пряча меня. Я нырнула в глубокую черноту. Но румпель «Психеи» скользнул и повернул лодку за мной, словно у нее был радар…
Сначала я хотела проплыть под лодкой, но потом поняла, что это верная смерть. Если винт меня не достанет, я буду дичью для Стратоса и света, когда вынырну. Это может привести только к одному концу, и очень быстрому… Ему даже не нужно рисковать еще одним промахом. Еще полминуты, и я сама помру. Буду задыхаться на поверхности, готовая попасть на вертел…
Совершенно ослепленная, я повернулась к копью и протянула к нему руку, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, чтобы закричать. И выиграть время, в которое его безумный гнев пройдет. Но он бросил копье снова. Длинное древко сверкнуло золотом, отточенные лезвия заблестели. Свет прибил меня к воде, втиснул в нее, держал там, как моль, жарящуюся в пламени. Его другая рука осталась на руле, лодка скоро наедет на меня и вдавит в море.
Я глотнула воздуха. Сверкает металл, мышцы напряглись для броска. Я повернулась и нырнула в темноту. Ничто за мной не последовало, ни лезвие, ни веревка. Должно быть, он промахнулся. Я держалась под водой как можно дольше, нырнув вниз, потом в сторону, в невероятно глубокую воду… Наступил момент, когда пришлось вынырнуть. Поднимаюсь к свету… он везде… море пылает зеленым, колеблющимся синим и голубым, отгорожено рябью лодочного следа, перегорожено огромной тенью киля. Бирюза и золото редеют, светлеют, шипят искрами, от винта отлетает пена…
Как раз перед тем, как я разорвала поверхность воды, я увидела Стратоса. Тень над тенью, высокий, огромный, перекошенный, качается, как облако. Он наверху, ждет, трезубец все еще нацелен. Я не притворяюсь, что видела что-нибудь, кроме движущихся теней над светом, но я знала, как дважды два, что у него в руках все еще было копье. Он его не бросил раньше, это было притворство. Он теперь меня достанет, задыхающаяся и выдохшаяся, я поднялась на поверхность в последний раз.
Что-то коснулось меня, потянуло за протянутую руку, не дало нырнуть, заставило неуклюже раскинуть руки и ноги и всплыть на поверхность. Лодка, качаясь, прошла мимо, волны от ее носа налетали одна на другую. В тот же момент полетело копье. Это была вспышка среди миллиона сверкающих и мерцающих точек света. Звезды, капли воды, плескающаяся пена, сверкание в моих глазах, залитых водой. Раздался треск, неприятный дребезжащий звук, проклятие. Мир плыл, сверкал, между мной и светом поднялась огромная чернота. Даже не знаю, что вытолкнуло меня на поверхность, в меня вселился зверь, рыдал, требовал воздуха и толкал к твердой скале. Последнее долгое погружение вынесло меня к одному из нагромождений горной породы. Копье, брошенное преждевременно, ударилось в нее, потом в нос лодки Стратоса, которая слишком близко следовала за мной, и понеслось далеко в сторону.
Передышка, крепкому организму этого достаточно. Мое сознание избавилось от беспомощного ужаса, воздух стал наполнять мое тело, и я увидела, что я в безопасности до тех пор, пока прячусь между скал. «Психея» развернулась в мою сторону. Я снова нырнула в темноту, протянула руку, чтобы ухватиться за камень и снова отдохнуть, пока он не приплывет сюда.
И вдруг меня что-то схватило и потянуло в сторону от скалы, что-то под водой… Худое и гибкое, как змея, обвилось вокруг ног и потащило вниз, словно камень человека, осужденного на смерть в воде. Я боролась с новой силой, порожденной инстинктивным страхом, забыла о другой опасности. Наверху – огни и копье, а этот ужас возник из мира снизу. Кошмар пловца, сама суть ужаса. Водоросль, щупальце, веревка сети… Оно быстро меня влекло, тянуло вниз, задыхающуюся. И свет возвращался. Моя рука уцепилась за скалу, что-то тянуло меня вниз за колени. Со мной покончено. Точно. Свет приближается.
Затем он исчез, выключился. Внезапная темнота ревела и ослепляла. Но рев был настоящим, ночь вдруг заполнилась ревом моторов, криками, резким треском… а затем я увидела другие огни, маленькие, смутные и беспорядочно двигающиеся по воде. Затемненная лодка с фонарями лежала между мной и звездами, словно колеблясь, вдруг ее мотор выстрелил, и поток белой пены, который понесся от кормы, почти смахнул меня со скалы. Хвост пены затерялся в темноте. На ее месте тихо появилась большая тень с ходовыми фонарями на мачте и носу.
Кто-то сказал: «Крепко держись, моя хорошая», – а кто-то еще сказал по-гречески: «Бог хранит нас, морская русалка», – и голос Колина сказал, почти не дыша: «Она ранена».
Затем возле меня уткнулся багор, и тихо закачалась лодка. Протянулись руки и схватили меня. Бок каяка качнулся, и мне удалось схватиться за него и наполовину вползти на борт. Я висела, задыхаясь и обвиснув, пока меня снова не схватили руки и не подняли, и то, что скрутилось вокруг ног и тянуло меня вниз, вылезло тоже.
Я лежала на дне каяка, согнувшись, на толстой веревочной циновке, задыхающаяся, дрожащая и больная. Смутно я почувствовала руки Марка и его голос. Меня больно растирали чем-то сухим и грубым, заставили проглотить что-то резкое и ароматное. А каяк качался у скалы. Запыхавшийся Марк серьезно ругался такими словами, что никогда от него их не ожидала. Затем мои голые плечи накрыли пальто из твида и дали мне еще глоток крепкого греческого бренди. Я сидела, а Марк обнимал меня здоровой рукой. Тепло его тела согревало меня. Я укрывала свою наготу и окоченевшие, слабые пальцы. «Успокойся. Все в порядке, только успокойся». Таким тоном он обычно успокаивал Колина.
Я дрожала, прильнув к нему. «Копье, – сказала я – водоросли».
«Знаю. Сейчас все в порядке. Он ушел. – Успокоение исходило от него осязаемыми волнами. – Все это кончилось. Ты в полной безопасности. А теперь расслабься».
«Это из-за ножа Джозефа. Я вынула его из кармана Лэмбиса в церкви, когда мы поймали его. И забыла. Он был в моем кармане. Они его увидели. О-о-он, должно быть, искал нас».
Подумал секунду. «Понимаю. Но это все еще не объясняет, почему он…»
«Марк!» Тень, в которой я узнала Колина, опустилась на корточки возле нас.
«Что?»
«Вот это, что было на ней. Это не водоросли, это веревка».
«Веревка? – Я снова задрожала, не владея собой, и защищающая рука напряглась. – Ты имеешь в виду, с-с-сеть?»
«Нет, это кусок веревки, с поплавком и чем-то вроде ловушки для омаров на другом конце».
