— Не вижу в этом никакого смысла, — заморгал Мэттью.
— И еще я хотел бы, — продолжал Джилли, не обращая внимания на эту реплику, — чтобы никто из моего окружения не желал бы мне добра, не заботился бы о моих интересах, нисколечко не любил бы меня. Бог знает, почему, но все как раз наоборот. Знаете ли вы, что Борродейл и Чигвел, и Нитлбед, и мой лакей — нет, только не лакей! Пусть его наградит господь, потому что он не знал меня с колыбели, и ему глубоко наплевать, что из меня вырастет. Это замечательный человек! Интересно, сколько я ему плачу? Надо удвоить эту сумму! Но остальные… Ах да, еще и Терви, как это я забыл о нем? Остальные ждут не дождутся, когда я вернусь домой, беспокоятся до умопомрачения из-за того, что я не приказал подать карету и поэтому на меня могут напасть разбойники, или я могу простудиться. Они не лягут спать, пока я не вернусь. Борродейл принесет мне горячий посеет[4], а Нитлбед, даю слово, будет меня журить. — Он вскочил и начал беспокойно ходить по комнате большими шагами. — Гидеон, я все время думаю о том, каково быть просто мистером Никем и Ниоткуда.
— А ты попробуй, — посоветовал ему кузен.
— Но как? Ведь мы живем не на страницах романа а в этом скучнейшем благовоспитанном мире! Да я еще собираюсь жениться! Дай мне еще пунша. Или же ты собираешься напомнить мне, что мой желудок никогда не отличался здоровьем и что скорее всего начнется расстройство, и надо будет призвать доктора Бейли?
— Иди к черту! — сказал Гидеон, наполняя опустошенную кружку. — Можешь болеть, сколько твоей душе угодно, только не у меня. Я посажу тебя в портшез и велю им отнести тебя домой.
— Я так люблю тебя, — вздохнул герцог, — ведь в тебе нет ни одной добродетели. Ты лжешь, Гидеон, ты лжешь. Как только я свалюсь, и часа не пройдет, как ты созовешь сюда полмедицинского факультета.
— Только не я!
— Да перестаньте вы болтать чушь! — неожиданно воскликнул Мэттью, резко выпрямляясь на стуле. — Вот что я скажу тебе, Джилли. Тебе очень будет полезно не быть герцогом, не иметь столько денег, не иметь столько слуг, готовых исполнить любое твое желание, не иметь чистопородного скота и помощников, которые занимаются твоими делами так, что тебе не остается, о чем и думать.
— Да, пожалуй, — согласился Джилли, на которого произвел впечатление этот внезапный взрыв. — Хотел бы ты поменяться со мной местами?
— Еще бы!
— К сожалению, это невозможно, — вздохнул Джилли, снова садясь на стул. — Мне вдруг пришло в голову, что если бы мы поменялись с тобой местами, дядя Генри стал бы мне отцом, и хотя я не хочу оскорблять тебя, Мэтт, мне бы не хотелось такого отца.
— Адольф, по-моему, ты перебрал, — строго сказал Гидеон. Герцог улыбнулся и покачал головой.
— Нет, я совершенно трезв. Но Мэтт прав. Я столько болтаю чепухи. Мэтт, проводи меня домой по нашим небезопасным улицам. Где ты остановился?
— В «Реддише», но я не против того, чтобы проводить тебя, — ответил Мэттью, осушая свой стакан.
Герцог вышел в холл за своим сюртуком. Гидеон проводил его, помог ему одеться.
— Приходи завтра, пообедаем вместе, Адольф, — предложил он. — Я позабочусь о том, чтобы больше никаких наших кузенов здесь не было.
— Да, я думал, что ты один, — сказал Джилли.
— Обязательно поговорим, малыш. В восемь часов. Только не перережь себе горло до этого.
— Гидеон, Гидеон, не думаешь ли ты, что я бреюсь самостоятельно? — нашелся Джилли, хотя и был весьма шокирован.
Глава 6
Выйдя на улицу, Мэттью принялся с нарочитой веселостью развлекать Джилли пустой болтовней о том о сем. Так продолжалось несколько минут, но ему не удалось развеять подозрения своего кузена, который воспользовался первой возможностью, чтобы прервать словесный поток и спросить:
— У тебя неприятности, Мэтт?
Поток прекратился. Через минуту Мэттью сказал:
— Неприятности? Какие могут у меня быть неприятности?
— Не знаю, но если я угадал, почему бы тебе не поделиться со мной?
— А, ты снова вошел в роль главы семейства, — ответил Мэттью со смехом, который прозвучал совсем неубедительно.
— По правде говоря, я и не думал об этом, но теперь, когда ты напомнил об этом, я использую этот повод, чтобы подтвердить свое положение в семье. У тебя денежные затруднения, Мэтт?
— О господи, конечно, но дело даже не в этом! То есть и в этом тоже, но это совсем не то, что ты думаешь. Мой мастер, слава богу, порядочный человек.
В переводе на обычный язык эта таинственная фраза означала, что портной мистера Вейра дает ему кредит на большой срок. Герцог так и понял, и спросил:
— О какой сумме идет речь?
Наступило долгое молчание. Наконец, мистер Вейр нарушил его.
— Если тебе так уж хочется это знать, то мне нужно пять тысяч фунтов.
— Ого, — сказал герцог. — Сейчас у меня нет таких денег, но я наверняка смогу их найти.
— Джилли, ну и дуралей же ты, — рассмеялся Мэттью. — Можно подумать, будто мой дядя тебе это позволит!
— Он никогда не стеснял меня в средствах. Во всяком случае с тех пор, как мне исполнился двадцать один год, я свободен распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Я только не должен изменять своим принципам.
— Что ж, если он тебе это разрешает, то я не разрешаю. У меня еще есть совесть. Впрочем, я шучу!
— Мэтт, в чем дело?
Снова наступило молчание, но участие в голосе кузена придало решимости Мэттью.
— Джилли, я погиб, не знаю, что делать, — сказал он таким голосом, будто перед герцогом стоял испуганный школьник, а не молодой джентльмен, два года отучившийся в университете.
Герцог взял его под руку.
— Мы найдем выход, Мэтт, не бойся. Но как же это случилось? Неужели от тебя требуют такую сумму?
— Не думай, что это мои долги. Это нарушенное обещание. Я в полной растерянности.
От такого признания герцог оторопел.
— Нарушенное обещание! Мэтт, я не знаю, чем ты занимался все это время, но кто же может предъявлять тебе иск на такую сумму?
— Иск не мне, а тебе! Через моего отца, как я подозреваю. Чтобы не позорить наше имя в суде. Все знают, как ты богат.
— Ну что я за дурак, — медленно проговорил Джилли. — Ну, конечно. И ты обещал этой особе жениться?
— Боюсь, что так, — тяжело вздохнул Мэттью. — Знаешь, что случается, когда пишешь письма?
— А ты писал ей письма?
— Писал, но никогда не думал… Она даже ни на одно не ответила, — с обиженным видом сказад Мэттью.
— Мэтт, у нее много твоих писем?
— Они не у нее, они у субъекта, который выдает себя за ее опекуна. Он утверждает, будто у него их полдюжины — Даже не представляю, откуда у него столько их набралось, ты ведь знаешь, я не большой
