определиться, где ему лучше в итоге оказаться: управлять государственной частью — железнодорожным полотном и всей инфраструктурой — или возглавить какую-нибудь большую транспортную компанию по перевозке грузов на железной дороге. Я ему тогда объяснял, что, с точки зрения денег, монопольное положение всегда выгоднее. А локомотивное депо с вагонами, которые постоянно ремонтировать надо, дело хлопотное, можно и без дохода остаться. “Так полотно тоже надо ремонтировать”, — говорил мне Аксененко. А вы, отвечаю, вообще хотите, чтоб никаких ремонтов и хлопот? Так не бывает, вы это лучше меня знаете. Но всю антирыночную структуру этой махины он хорошо понимал. Он все про Кагановича с Троцким мне рассказывал и говорил, как упала дисциплина в его системе. Он это без ностальгии говорил, он понимал, что вне репрессивной экономики такой монстр просто не может нормально работать.
По словам Немцова, не только указ о реструктуризации монополий, но и указ о конкурсных закупках для госнужд не вызвали никакого особенного сопротивления. А вот реакция на указ об обязательном декларировании чиновниками своего имущества оказалась очень чувствительной.
— Это был феноменальный указ, — зажигается Немцов. — Я его лично писал. И точно знаю, что его лично Ельцин с Наиной Иосифовной и лично Черномырдин со своей женой изучали вдоль и поперек, прежде чем выпустить в свет. Ни один другой, самый революционный и реформаторский указ не вызвал такого пристального и заинтересованного внимания высшей бюрократии, как указ о декларировании доходов.
Глава 2 Не влезай — высокое напряжение!
Рисунок Валентина Дубинина
Вся власть—неэнергетикам!
На первом этапе вопрос стоял именно так: как людям со стороны, прежде в энергетике не работавшим, не имеющим ни профессионального опыта, ни авторитета в этой сфере, взять всю эту огромную корпорацию под свой полный контроль. Даже присутствие бывшего руководителя президентской администрации на макушке этой свалившейся на РАО управленческой пирамидки не решало проблему. Одно дело — уважать и считаться и совсем другое — слушать и исполнять.
Любой человек, хоть сколько-нибудь знакомый с теорией организации, отлично понимает разницу между полномочиями и властью. И не знакомый, если не дурак, тоже понимает. А если не понимает, так чувствует. Полномочия дают, а власть — берут. Можно получить широкие полномочия и не обладать никакой властью. Можно не иметь полномочий, но иметь большую власть. И это универсальная формула практически для всех жизненных ситуаций. Идеально, когда объем полномочий и власти совпадает, но это нечастая удача.
Тридцатого апреля 1998 года Чубайс получил свои полномочия в РАО. Оставалось взять власть. Чубайс сразу же занял правильный кабинет — кабинет Дьякова. Это помещение, несмотря на его мрачноватую запущенность, символизировало власть и источало ее. Приходившие сюда энергетические генералы как-то ежились, чувствовали торжественное напряжение. “Какже, — объясняли они Чубайсу, — здесь же Непорожний сидел, здесь все историей, все большими людьми и большими делами дышит”.
Женская часть РАО “ЕЭС”, независимо от возраста, не очень любила ходить на совещания к Анатолию Дьякову. И совсем не по той причине, которая приходит на ум первой. Все дело было в столе для совещаний. Не изменившийся с прежних времен старый советский кабинет, с тяжелыми дубовыми панелями по стенам, со старым же, но не персидским ковром на полу и с этим ужасным столом для совещаний, был источником мелких неприятностей, не связанных с работой. Этот самый стол с треснувшей паутиной лака по всей поверхности давно рассохся, и его ножки, а также нижние края столешницы были сплошь покрыты деревянными заусенцами. Так что посовещаться и не порвать при этом колготки считалось большой удачей, и мало кому она выпадала.
Андрей Трапезников, который в составе команды из семи-восьми человек, включая двух секретарш Чубайса, высадился в здании в Китайгородском, вообще остался без рабочего места. “Сидеть негде”, — твердо сообщили ему хозяйственники в первый же день. Ответ прозвучал так, что проблема в принципе не имеет решения. Два дня он ходил по зданию РАО в поисках хоть какого-нибудь приличного кабинета. Сиротский приют, а не штаб-квартира крупнейшей энергетической монополии. То, что он увидел, нельзя было назвать даже разрухой. Разруха все-таки предполагает, что когда-то было нечто вполне пристойное, а теперь, из-за отсутствия денег или внимания, постепенно разрушается. Чувствовалось, что здесь нормально не было никогда. При этом была в здании так называемая “чистая половина” с нормальными отремонтированными коридорами и кабинетами, с современной мебелью и офисным оборудованием. Просто офисный оазис, за исключением кабинета Дьякова, который тем не менее, несмотря на всю свою ветхость и убогость, был символом и источником реальной власти в компании.
Трапезников, много лет работавший с Чубайсом, не хуже шефа понимал значение всей этой бюрократической атрибутики, которая лучше любого сурдопереводчика рассказывает все о своих обладателях. Ситуация еще осложнялась обстоятельством по фамилии Медведев. Сергей Медведев работал пресс-секретарем Бориса Бревнова, и именно его кабинет, по логике вещей, должен был перейти Трапезникову. Но Сергей лежал в больнице со сломанной ногой, и было непонятно, когда с ним можно будет обсудить его судьбу. И уж тем более неприлично было занимать кабинет человека, находящегося на больничном. Деликатности Трапезникову добавляло то, что некоторое время назад, в 1996 году, он уже высаживал Медведева из его кабинета. Тогда это был Кремль. Чубайс принял должность главы администрации президента при больном президенте. В той конфигурации пресс-секретарю Ельцина не на кого было работать, кроме главы администрации. А у того уже был свой пресс-секретарь. Едва переехав в Кремль, Трапезников попросил Медведева зайти, чтобы объявить ему о его участи.
Медведев только спросил, сколько у него есть дней на поиск вариантов. По злой иронии судьбы этим вариантом оказалось РАО “ЕЭС”.
Походив неприкаянно и безрезультатно по коридорам власти, Трапезников снова вызвал людей из хозслужбы и обратился к ним не с вопросом, а с распоряжением:
— Пошли.
— Куда?
— На “чистую половину”.
— Зачем?
— Странный вопрос.
Трапезников шел по коридору и указывал на двери:
— Здесь у нас кто?
— Член правления такой-то.
— Он на месте?
— На месте.
— А здесь?
— Заместитель председателя такой-то.
— На месте?
-Да.
— А это чей кабинет?
— Финдиректора.
— У себя?
— Нет, он в отпуске.
Это решило судьбу кабинета. Ключевой сотрудник, не вернувшийся из отпуска при смене власти в компании, чего-то сильно недопонимает.
— Здесь буду сидеть я, — твердо сказал Андрей.
Правда, через некоторое время его уплотнили. Чубайс набирал людей, и одним из первых оказался Валентин Завадников, зампред Федеральной комиссии по ценным бумагам, которого АБЧ знал еще в
