гидрогенерацией то же самое. Мы не можем не учитывать расходы на строительство в цене — мы же эти деньги реально вложили. А они — могут. Это зафиксировано на официальном уровне.
На первый взгляд кажется, что Слободин против дешевой элеткро-энергии, потому что не может с ней конкурировать на равных. Жажда наживы застит глаза. Но проблема гораздо сложнее. За дешевую атомную гидроэлектроэнергию в итоге, в стратегической перспективе придется расплачиваться дефицитом электроэнергии и — ростом цен на бывшую дешевую.
— Мы выполним свои инвестиционные обязательства, связанные с покупкой активов, — говорит Слободин. — А дальше, если не будет нормального возврата на вложенные инвестиции, люди просто перестанут вкладывать деньги в энергетику. Здесь и так достаточно рисков: неточно рассчитанный спрос на электроэнергию, высокие темпы роста цен на топливо — полно всего. А тут еще неравенство правил игры. И вот представьте себе, через три-четыре года становится ясным, что многие на новых проектах облажались и выходят с минусом. Что все будут делать, как выдумаете? Принимать решения об инвестициях в новое строительство? А зачем это акционерам? Какой смысл инвестировать в то, что приносит убытки?
То, о чем говорит Слободин, беспокоит и Чубайса.
— Слободин прав, — говорит Чубайс. — Инвестиционный механизм должен показывать эффективность с точки зрения классических критериев. Мы же можем всю жизнь с дубиной гоняться за инвесторами с криком: “Построил одну электростанцию, теперь будешь строить следующую!” Так это не работает. Он сам должен этого захотеть как эффективный бизнесмен.
Мы на минуту представили себе картину, описанную Чубайсом, как он с дубиной в виде своего “креста” бегает за предпринимателями и требует денег на строительство объектов энергетики.
— А заработает этот механизм, — продолжает Чубайс, — когда появится нормальная цена, связанная с либерализацией рынка энергетики. Если он правильно, без дураков, либерализован, инвестиции окупаются.
— А если с дураками?
— Если кто-то вдруг решит вернуться к регулированию и государ-ственному управлению, то он точно остановит весь инвестиционный процесс с переносом всей тяжести трех триллионов рублей инвестпрограммы в энергетике на плечи бюджета.
— Кстати, об инвестпрограмме. Виктор Кудрявый, один из самых последовательных ваших оппонентов, убежден, что она не будет выполнена. Хотя бы уже по той причине, что вы планируете нереальный с его точки зрения рост. Вы утверждаете, что в 2011 году будет введено не меньше десяти- одиннадцати миллионов киловатт мощностей. Такого никогда не было при советской власти (если брать только территорию РФ), и это в несколько раз больше, чем было введено в 2007 году. С чего такие рывки, спрашивает Кудрявый.
— А можно взять у Кудрявого расписку, — оживляется Чубайс, — что в случае, если это произойдет, я, Кудрявый, обязуюсь посыпать голову пеплом и так далее и тому подобное?
— В обмен на вашу, полагаем, легко.
— Кудрявый правильно ставит главный вопрос: можно это сделать или нельзя? СССР в лучший свой год ввел одиннадцать с лишним миллионов киловатт. Не по России, а по всей стране. То, в чем сомневается Кудрявый, — и есть наша инвестиционная программа. Чтобы в 2011-м ввести эти миллионы киловатт, уже сегодня, в 2008 году, необходимо иметь достаточно большой список исполненных работ: землеотводы, схемы финансирования, объявленные тендеры на строительство и производство оборудования и многое другое. Мы за всем этим очень внимательно следим.
Если бы да кабы
Многим нашим собеседникам мы задавали один и тот же вопрос: что было бы,
Герман Греф, на секунду задумавшись, предположил, что пришлось бы выбирать два-три региона, скажем, Москву, Питер и, допустим, Сочи: на их развитие хватило бы инвестиций, а с остальным — как получится. На страну точно не хватило бы ресурсов, и неравномерность развития регионов еще больше усилилась бы. Альтернативой вялой энергетической деградации при отсутствии реформы Греф считает шоковое повышение тарифов. Экономика к этому приспособилась бы, но лет пять тяжело чихала и откашливалась бы. Это при условии, что неизбежно последовавшая бы за шоковым повышением цен на электроэнергию социальная и политическая дестабилизация не изменила бы в корне всю картину развития страны.
Член правления РАО Сергей Дубинин обратил внимание вот на что. За время минимальных нагрузок на энергетику в девяностые годы и понятного отсутствия инвестиций инженеры научились продлевать срок эксплуатации мощностей за всякие ранее установленные пределы. То есть, по сути, проводился уникальный в мире эксперимент — в период минимальных нагрузок одни агрегаты ремонтировались за счет разукомплектования других. Простаивают же, а денег на заказ нового нет. Что-то вроде синдрома плохого автодилера плохих автомобилей: разобрать пару стоящих на продажу автомобилей, чтобы хоть что-то привести в товарный вид и продать.
В результате турбина числится в резерве, а на практике работать не может. Только благодаря реформе и пришедшим с ней деньгам появилась возможность запчасти и оборудование закупать. Без реформы году к 2010 наступил бы коллапс — и инженерный, и ценовой, потому что цену по-любому пришлось бы повышать.
Александр Волошин согласен с тем, что в случае отсутствия реформы РАО вполне могло перерасти в какую-нибудь госкорпорацию. Даже если бы этого не случилось, вероятнее всего, усилилось бы государственное влияние в отрасли. Это же такой естественный рефлекс: появилась проблема — надо срочно создать министерство, ведомство, закон какой-нибудь выпустить. А проблему дефицита уже реально все почувствовали. А поскольку никаких других плодотворных идей на эту тему не было, решили бороться с проблемой доведением реформы до конца. Ну и важным обстоятельством было то, что реформу в энергетике можно было предъявить в качестве яркого свидетельства того, что в экономике происходят структурные сдвиги, и это правительство могло смело записать себе в актив.
По Чубайсу, сценарий развития событий без реформы энергетики выглядит следующим образом. Проблемы неплатежей, общей неразберихи были бы решены. Ну, может быть, не с такой скоростью. Ну не к 2002 году, так к 2005-му. Был, конечно, риск потери целостности системы, но с позиций сегодняшнего дня он выглядит не смертельно. Восстановилась бы управляемость, корпоративная структура так или иначе отстроилась бы. То есть антикризисная часть программы, считает Чубайс, пусть и с потерями, медленно, но реализовалась бы и без реформы. На сегодня было бы РАО “ЕЭС” с областными вертикально интегрированными АО-энерго в состоянии того же самого предельного износа, с тем же ростом энергопотребления, но без главного компонента — трех триллионов четырехсот миллиардов рублей инвестиционной программы. Ее, этой составляющей, просто не было бы вообще.
И в старой системе был источник инвестиций. Так называемый ЦИС — централизованные инвестиционные средства. Они возникали как часть абонплаты, то есть в конечном итоге—часть тарифа для потребителей. При этом все инвестиции в старой конструкции концентрировались в РАО, которое на эти деньги уже построило Бурейскую ГЭС, первый блок Калининградской ТЭЦ и еще примерно восемь объектов. Все. А объем того, что реально нужно построить, уверяет Чубайс, не один к десяти, а один к пятидесяти. И в прежней логике такая задача выглядит просто неразрешимой.
— Теперь я представлю себя, допустим, на месте министра энергетики в нерефомированном РАО
