7. Интроспекция, метафизические верования, эстетика и т. п. могут присутствовать при открытии гипотезы, но не могут использоваться для ее обоснования.
8. Задача методологии – отделять научное знание от ненаучного, позитивное от нормативного.
9. Научное объяснение события включает это событие во всеохватывающий закон.
10. Ученые, например экономисты, не могут ничего сказать как ученые о ценностях – нравственных или художественных.
11. Гильотина Юма: «Если, удостоверившись в истинности этих принципов, мы приступим к осмотру библиотек, какое опустошение придется нам здесь произвести! Возьмем в руки, например, какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим:
Среди философов мало кто придерживается и половины этих положений. Значимое и авторитетное меньшинство, которое растет с каждым днем, не верит ни в одно из них. Но большинство экономистов принимают все положения без исключения.
Например, таких взглядов придерживаются ведущие экономисты-методологи. Как ни странно, модернизм в экономической методологии ассоциируется с чикагской школой.[441] На основополагающих текстах экономического модернизма, таких как «Методология позитивной экономической науки» Милтона Фридмена [442] или «De Gustibus Non Est Disputandum» Гэри Беккера и Джорджа Стиглера[443] стоит отметка Чикаго; наиболее радикальные интерпретации этих текстов также принадлежат экономистам, учившимся в Чикаго. Удивительно, как группа, так раздражающая остальных экономистов почти всем, что она делает, получает их согласие и утверждает официальную методологию. Как ни странно, смягченный вариант идей Фридмена – часть интеллектуального багажа большинства экономистов, они охотно используют его аргументацию.
Обдуманные тексты о методе, в том числе и чикагские, более аккуратны, чем краткие замечания в других курсах, обнаруживающие модернизм в его более грубой форме. Де-юре можно выражаться достаточно расплывчато, чтобы заполучить всеобщее доверие; де-факто же зарабатываешь себе врагов. Калман Коэн и Ричард Сайерт – среди многих, кто в первой главе описывает свою методологию, излагают основные принципы модернизма, который они оценивают как метод «используемый в любом научном анализе».[444] Тот «метод», который они затем описывают, с библиографией, сильно смещенной в сторону логического позитивизма и его сторонников, сводится к призыву быть честными и вдумчивыми. Только когда такая фраза, как «хотя бы в принципе проверяемый путем эксперимента или наблюдения»,[445] обретает практическое содержание, мы понимаем, что поставлено на карту. Конечно, без туманных рекомендаций не обходятся. Фридмен писал, например, что научная практика экономистов раскололась на теорию без фактов и факты без теории. Его модернистские заклинания, поддерживаемые хором философов, в то время, вероятно, имели воздействие на души всех тех, кто имел к этому отношение.
Эссе Фридмена даже в то время было в большей степени постмодернистским, чем можно было бы предположить после беглого знакомства с его идеями. Он, например, одобрительно замечает, что экономист может выбирать между несколькими теориями, предсказывающими одно и то же, исходя из эстетических критериев простоты и продуктивности, хотя в следующем предложении он пытается свести их к объективным прогнозам.[446] Он признает, что опросы, запрещенные в модернистской экономике, полезны для выдвижения гипотез, но в следующем предложении утверждает, что они «почти полностью бесполезны как средство проверки обоснованности экономических гипотез».[447] Он подчеркивает роль риторического сообщества, к которому ученые обращаются и которое стремятся убедить – не важно, состоит ли оно из социологов или экономистов; в следующем предложении он, однако, возвращается к «объективной» теории тестирования. Как и Карл Поппер, Фридмен, похоже, боролся против всевластия позитивизма и его интеллектуальных традиций, хотя и с переменным успехом. Этот locus classicus экономического модернизма содержит столько антимодернистских идей, что, видимо, модернизм, даже в устах лучших из своих приверженцев, не выдерживает никакой разумной критики.
Однако необдуманное замечание, брошенное в пылу экономических баталий, обычно характеризуется «грубым» модернизмом, причем часто звучат те самые слова, которые использовал и Фридмен. Например, в статье о финансах Ричарда Ролла и Стивена Росса утверждается, что «теорию следует тестировать по ее выводам, а не по ее предпосылкам» и что «равным образом, не следует отвергать выводы, полученные исходя из предпосылки о максимизации прибыли, опираясь при этом на данные выборочных опросов, в которых менеджеры утверждают, что они жертвуют прибылью ради общественного блага».[448] Подобное можно обнаружить где угодно, в практически той же форме, и все после эссе Фридмена. Уильям Шарп, например, обсуждая ту же тему, что и Ролл с Россом, воспринимает как правило хорошего тона для науки то, что «реалистичность предпосылок большого значения не имеет. Если выводы хорошо согласуются с наблюдаемыми феноменами, можно говорить, что теория «объясняет» реальность».[449] Такие часто повторяемые фразы, демонстрирующие модернизм, равно как свою преданность объективным данным, количественным тестам, позитивному анализу и другим атрибутам веры, звучат как заклинание. Модернизм влиятелен в экономике, но не потому, что его предположения были тщательно изучены и признаны пригодными. Это явленная, но лишенная рациональных оснований религия.
В случае с экономикой метафизическое мировоззрение, близкое логическому позитивизму, не получило веских оснований, возможно, потому, что его истоки в большей степени относятся к философствованию физиков от Маха до Бриджмена, нежели к современным им концепциям профессиональных философов. По меньшей мере не ясно, в чем может состоять привлекательность «операционально содержательных теорем»[452] или «правильных и значимых предсказаний относительно еще не наблюдавшихся явлений»[453] в качестве стандарта, с которым соотносится все, кроме математических положений. Самуэльсон, Фридмен или их последователи не обосновывают свою метафизическую точку зрения, а лишь уверенно утверждают, что она, эта позиция, соответствует взглядам философов на научный метод (в то время это действительно было так). Вера в философию была тактической ошибкой, так как с тех пор сама философия изменилась. Сейчас некоторые философы подвергают сомнению весь замысел эпистемологии в целом и ее способность формулировать основания знания.[454] Очень многие сомневаются в модернистских методологических рецептах.
